дядя Серёжа пишет:...подобного террористическо-сексопатологического элемента в те времена было много
http://www.sotnia.ru/forum/viewtopic.ph … 7c#p961245
«К делу о погроме»
«Томские епархиальные ведомости» №17, 15 августа 1909 года:
17 августа назначено в здешнем окружном суде к разбору дело о Томском погроме 1905 года.
Жители Томска давно ожидают суда правого по этому делу. Виновные, кто бы они ни были, несомненно, должны понести заслуженную кару, дабы и впредь никому не повадно было.
Обывателей в настоящее время волнует то обстоятельство, что всех ли виновных судят?.. Будут ли судить только тех, кто попался с шубой, с мешком муки, кожей и т.п., то есть, как говорится, хвосты, последствие злой воли других людей, преследовавших совсем иные цели, или же будут фигурировать на суде и главные виновники октябрьских событий, т.е. та группа людей (часть которой за четыре года до событий попала даже в заправилы городского общественного управления), которая, посредством устройства забастовок и бойкотов всех видов, закрытием торговли всех наименований, прекращением подвоза жизненных припасов, устройством митингов, топтанием в грязь святого Имени Царя и т.д. - без конца - добивалась ниспровержения существующего государственного строя, устройства демократической республики, разных автономий… всего, впрочем, теперь не перечтёшь, а главное, для себя тёпленьких местечек и должностей на спине Русского обывателя.
В этом жители Томска находятся в совершенном неведении, так как, так называемая «прогрессивная» печать звонит только о погроме и погромщиках, о главных же виновниках всех предшествовавших 20-му октября (1905 г.) безобразий благосклонно замалчивает. Следствие, ведённое после октябрьских дней, обывателям кажется ведённым односторонне, так как публикации следователя, расклеенные тогда по улицам, сводились к вызову очевидцев для дачи показаний о виновниках погрома и … больше ничего. О главной же, начальной причине погрома ни слова.
Обидно, незаметно прошло даже убийство несчастного крестьянина Ивана Коревского, сброшенного для потехи, или чтобы сорвать злобу, в ночь на 24 октября с думского моста на лёд реки Ушайки, хотя на утро, ночной караульный у дома Флеера подробно повествовал сотню раз все это событие сотням проходивших мимо людей и называл фамилии самых убийц. Даже это преступление, ставшее известным массе людей, для следователя осталось неизвестным.
Итак, обыватели стоят теперь перед загадкой: кого будут судить?
Погромщиков ли только или всех?
Раскроется ли это дело как на ладони, и будет суд правый, или же сведётся только на грабёж, бездействие и провокаторство (как вопят «прогрессивные» газеты) власти, и затем сдастся в архив, а главные виновники, прикрытые всё той же «прогрессивной» клоакой, останутся в стороне и снова потянутся к городским выборным урнам и снова начнут с того же, с чего начали и в 1902 году, только теперь они, уже наученные горьким опытом, поведут дело много осторожнее.
Постараемся до некоторой степени восстановить в памяти события, предшествовавшие злополучному 1905 году и самые октябрьские происшествия, и тем хоть немного выяснить причины так называемого «погрома».
На четырёхлетие 1902-1905 года был избран в большей части интеллигентный «прогрессивный» состав городской управы с
несомненно «прогрессивным» городским головой.
Избиратели первое время (хотя, положим, не все) были довольны; теперь и у нас, говорили они, будет что-нибудь делаться, а то застой как будто какой-то, да и жить, может, будет полегче.
И действительно, с первого же времени дела во всех концах города закипели: там строили, там копали, там покупали…
- Ничего, - говорили обыватели, - действуют наши. Ладно!
Так прошло два года; только стали обыватели примечать, что стало жить много тяжелее: дрова вместо обычных 3 руб. 50 коп. - 4 руб. стали 6 - 10 руб.; кирпич вместо 15-20 руб. за тысячу стал 30 - 35 руб.; а если бедняку починить печку после наводнения или по ветхости понадобится купить 3-4 сотни, то отдай по четыре рублика за сотенку.
Выстроит что управа, - все ещё не покрытое, валится. Улицы ранее хоть и были грязнее грязи, но всё-таки по ним ездили, а теперь некоторые так и просто загородили жердями, - мостить-де скоро не собираемся. Поддержка проездных улиц ограничивалась возкою грязи с одной улицы на другую.
Из думских заседаний только и слышалось: «занят!», «заложить!», «взять из такого-то специального капитала!», «взять временно весь такой-то специальный капитал!»; «увеличить такой-то налог!»; «изыскать средства!»…
А строющиеся постройки все валились.
Строились торговые ряды там, где и через полвека никто не будет их арендовать.
Завелась агрономия (стоившая в конце концов с лишним 40 тысяч руб.) и продажа из неё в летние дни на базаре по пятницам укропу и редису на семь гривен серебром.
А из думы всё чаще и чаще раздавалось: - «Занят!»; «сделать заём!».
Подоспела несчастная война, а с ней вместе и мобилизация, понадобилось добавить в управу человек 5-6 писцов, предложение громадное, но вместо тружеников городские заправилы набрали десятка два жиганов и студентов, которые курили, читали газеты, бегали по канцеляриям управы, спорили о политике, а дело не делали, жалование же получали исправно.
Стали получаться с войны «худые» вести, эти новые служащие от восторгу скакали, гоготали, чуть не плясали на занятиях.
И все это во всеуслышание, на виду у «прогрессивных» заправил и нисколько не стесняясь массы постоянно приходивших по делам обывателей, да и сами заправилы нисколько этим не шокировались, как будто так и было должно.
В думских заседаниях меньшинство благомыслящих гласных были совсем сбиты, так как они там совершенно откровенно высмеивались гласными «прогрессистами».
Предлагались и принимались в думе головокружительные проекты – вроде заведения собственного пароходства… проектировалось даже завести собственных десять (!) коров для урегулирования базарных цен на молоко (!!) - это при ежедневном употреблении горожанами молока в количестве трех тысяч ведер! И т.д. и т.д.
Обыватели стали хмуры, при разговоре между собой о городских делах избегали глядеть друг другу в глаза; не стало слышно: «Действуют наши! - Ладно!»
Стали только чутко прислушиваться, что делается в управе.
А оттуда все: «Занят!»; «изыскать!».
Настало 18 января 1905 года.
Революционеры-манифестанты в виде студентов и девчонок в коричневых юбчонках, со странными красными лоскутками на палках, разгоняемые на улице казаками, нашли благосклонный приют в городской управе, где они в печах прятали свои эмблемы - красные лоскутки. В управе, между тем, стоял дым коромыслом. Служащие в то время, как выше сказано, студенты в присутственные часы, при наличности заправил, бегали по всем канцеляриям управы как исступленные, читали или, вернее, выкрикивали приходящим обывателям прокламации, изрыгали хулы на Государя… Один из них (Куланда) подскочил к смотрителю городского ассенизационного обоза Рымареву и, начав читать ему прокламацию, употребил нецензурное слово на Государя… Не стерпел поношения своего Царя старый солдат, развернулся … и ноги у того только мелькнули кверху, да зубов выскочило несколько; вскочил обиженный и в присутствие с жалобой к голове на обидчика. Вскипело «прогрессивное» сердце городского головы.
- Как ты смел в здании управы при открытом присутствии разбойничать? - Я тебя сейчас вон со службы!
- А если Вы меня сейчас вон со службы, - нашёлся старый солдат, - то я сейчас же к жандармскому и заявлю, что у вас тут при открытом присутствии делается!
Перетрусил именитый городской голова, замялся, сбило спесь (до октября еще далеко) - «Да как же, да нельзя же»… И так дело обошлось, и Рымарёв и до сих пор служит.
А избиратели все это слышали и видели, хмурились, так сказать, уходили в себя.
Около этого же времени ухнул безвозвратно городской запасной капитал.
С проведением водопровода вместо ожидавшегося оздоровления города переполнились все городские больницы. Покойников отпевали по церквам ежедневно десятками. В начале 1905 года были распущены из всех гимназий ученики и ученицы по случаю скарлатины.
Водопровод между тем то тут, то там лопался…
Городские молодые леса вырубали.
У Родионова купили негодный для мощения камень, обошедшийся в 63 рубля за куб, а обыватели знали, что образцы этого камня были забракованы думою ещё 17 или 18 октября 1903 года.
Для хозяйственных работ прикупили к старым 52-м ещё 50 лошадей по 60-75 руб., из которых через неделю же 8 лошадей поставили на покой и городские харчи за негодностью. На остальных хозяйственным способом возили летом на соборную площадь песок для мощения, который за три версты возки стоил управе около 19 рублей за куб. А частные подрядчики просили 8 руб. 50 коп. - так управцы не дали!
Обыватели начали поговаривать, что управцы город зорят намеренно, к этому из какой-то версии узнали, что будто бы постройка водопровода была сдана Бромлею не без греха (то есть, за взятки - прим. «Православного Набата»).
Из России и из других сибирских городов давно уже доносились слухи, что и там города под флагом наведения культуры «прогрессистами» зорятся намеренно с предвзятою целью.
С 18 января управцы, а главное, городской голова, окончательно потеряли у обывателей всякое доверие. Летом того года голова и двое из гласных (красные вожаки, как называли их обыватели) ездили в Петербург на какие-то съезды; обыватели не замедлили отождествить это с практиковавшимися тогда революционными съездами.
Немало затем подлили масла в огонь доложенные городским головой в заседании думы 16 сентября два заявления от евреев и от 19 гласных (известного направления) об отсрочке городских выборов. Обыватели чудно были осведомлены о подкладке этих заявлений.
Настал обильный событиями октябрь месяц.
На 8 число этого месяца приват-доцентом университета Бутятиным назначена была для прочтения в зале городской Думы лекция о противочумных прививках; по прибытии Бутягина в думский зал, ему собравшиеся уже там евреи при бытности почти всего состава управы, запросто сказали, что лекция - вещь хорошая, но они лучше предпочитают заняться совсем другими делами, а вы, мол, нам вовсе не нужны. И пошла затем писать губерния!
Кричали: «Долой Монархию!», обсуждали средства для ниспровержения правительства, устанавливали учредительное собрание… Сам городской Голова вместо разгона этого почтенного собрания время от времени выходил к ним из кабинета и шептался…
Университет
Город Томск. Императорский университет
Главное удивительно, что господа «ашвабадители» нисколько не стеснялись обывателей, которые кучами толпились в коридорах Думы, слушали этих ораторов, разводили руками, уходили и разносили, разумеется, эти вести по городу. Не стеснялись даже с хохотом говорить, что нужно из Собора повыбрасывать иконы, и вместо того устроить в нём зал для митингов!
Настолько они были уверены в победе!
В театре и других местах происходили открыто и невозбранно митинги. Появились и на улицах агитаторы, поносившие Царя, правительство и имущий трудящийся класс. Студенты били зеркальные окна в Русских магазинах (в либеральной прессе подобные события именовались не погромами, а «борьбой за светлое будущее» - прим. «Православного Набата»).
Администрация бездействовала, так как у ней в распоряжении находились только несколько десятков городовых, сотня казаков и две роты солдат при 16 караульных постах.
- В пору было только охранять себя, присутственные места, казначейство и банки.
Попытались только разогнать митинги из Бесплатной библиотеки и от Коммерческого училища.
Между тем уже около недели, как жители города, в большинстве бедняки и среднего достатка, сидели впроголодь, скотина без сена, домишки не топлены (мороз 20 градусов), так как революционеры (евреи, студенты, гимназисты с гимназистками) давно уже толпами бегали по магазинам, лавкам и лавчонкам, закрывали их под страхом смерти торговцам; с базаров разгоняли мужиков, приезжавших из деревень с продажей, так что подвоз продовольствия 70-тысячному населению совсем прекратился. Везде насильственно устраивались забастовки.
Управцы к прекращению этих безобразий, а также к прекращению всяких забастовок никаких мер не принимали, хотя это было очень просто, только заявить губернатору, послали бы казаков, и вся бы гадость прекратилась. Напротив, вершители судеб даже как будто бы и забастовки и закрытие торговли поощряли.
А многотысячные митинги в театре и агитационные речи по улицам кучам жиганов всех рангов и свободным теперь по случаю забастовок рабочим, всё становились яростнее. На одном из митингов в театре переодетый в офицерскую форму еврейчик, в воинственном экстазе выхватив шпаженку, бросился даже во главе чуть ли не тысячной толпы таких же маньяков арестовать губернатора, и уже почти у самой губернаторской квартиры кто-то из этого смехотворного воинства спохватился, что у них кроме револьверов ничего нет, а там стоят солдаты с ружьями, которые фуй, как шибко «штриляют». И так эта оголтелая компания и обратилась вспять ни с чем…
Обыватели всё это тоже видели и слышали.
18 числа был расклеен по заборам и витринам высочайший Манифест о даровании Конституции, а 19-го уже бегали какие-то студенты (должно быть, управские служащие) и с сквернословием и хохотом срывали этот Манифест или просто замарывали его клейстером и на его место наклеивали известное Думское постановление от 18 числа, состоящее из восьми известных же пунктов.
В это время обыватели сообщали друг другу совсем уже несуразную новость, что будто бы в час ночи в ремесленном училище состоялось тайное заседание «коммуны», состоящее главным образом из евреев и нескольких ренегатов при благосклонном участии городского Головы и высшего представителя судебной власти в Томске. Откуда-то узнали также, что решено на днях в помощь городским (управским) рабочим и мостовым хулиганам выпустить арестантов из всех находящихся в городе мест заключения для разгрома города. Вместе с этим обыватели узнали, что управцами решено вооружить еще вдобавок и свою «милицию».
Вспомнили обыватели, что 11 января 1905 года был внезапно уволен смотритель городской артели Ярков, отставной казак, будто бы потому, что у него не оказалось необделанных колесных спиц на целый четвертак (В похищении этих спиц на другой же день сознались жены рабочих: стащили-де на лучины). Вспомнили, что 3 числа того же января тоже был уволен городской ревизор, имевший влияние на городских рабочих, вспомнили и подделанную управцами причину его увольнения.
Новости росли на новости. Узнали, что губернатора решено во что бы то ни стало арестовать, а вместо него выбран на митинге городской голова Макушин, городским же головой должен быть еврей Броннер, директором Общественного Банка - еврей же, полицмейстером тоже еврей, помощником полицмейстера тоже еврей, затем пристава из ренегатов; точно знали и фамилии этих избранников.
В воздухе давило. Состоятельные классы потеряли голову до того, что даже двое очень почтенных и уважаемых гласных вовсе не бывших 18 числа в заседании Думы и совсем не сочувствующие дикому постановлению, состоящему, как выше сказано, из 8 пунктов, - на другой день прибежали в управу к секретарю и просили из милости дать им подписать это постановление! И было из чего. У одного из них на фабрике работало свыше трёхсот человек рабочих, которые уже были агитаторами взвинчены до последней степени; и если бы они узнали, что хозяин не подписал постановления, то, наверное, разгромили бы всю фабрику, стоящую миллион, и затем обрушились бы на помощь своим в тыл города для грабежа, могли даже зажечь с той стороны город!
Революционеры действовали открыто, чувствуя себя хозяевами города и совершенно игнорировали обывателей, считая их неопасными, безличными: «толпа», «чернь», «черносотенцы», «хулиганы» - только и было название Русскому народу (впрочем это и сейчас так. - разверните любую «ашвабадительную газету», и вы прочтете на каждой странице). Вместо этого на митингах слышалось: «Мы пгоггешывный гушкаво нагоду», то есть, «мы - прогрессивный Русский народ».
19 октября в 11 часов дня во время занятий при наличности всего состава присутствия управы и служащих в земельный отдел управы заявился пьяный управский же слесарь (из городской кузницы) и потребовал (это один-то!) закрытия занятий, т.е. забастовки. Столоначальник Н.Е.Тюшев 70-тилетний человек, прослуживший в управе непрерывно 34 года, занятый какой-то срочной работой, не обративший вначале на хулигана внимания, опомнился уже тогда, когда лежал на полу с окончательно выбитым глазом. А разбойник (подосланный кем?) направился между тем в другие отделы.
Потерпевший сейчас же бросился в Присутствие к городскому Голове: это что же такое у нас делается, Алексей Иванович?
Тот посмотрел глаз:
- А, это всё пустяки!
У человека выбили совсем глаз, человек потерял трудоспособность и слух, от нервного потрясения два месяца лежал при смерти, - а он говорит «Это всё пустяки!»…
В канцеляриях управы тотчас же красные служащие (все из тех же временных) под руководством поверенного управы, присяжного поверенного А.М.Головачева начали собирать подписи желающих бастовать, набрали 25-27 (из 70) подписей и объявили забастовку состоявшейся, узаконили, так сказать, беззаконие.
В данном случае даже сторож Управы Егоров распорядился бы сейчас же связать разбойника и дал знать по телефону в 5 участок, каковой находится тут же на задах, в двух шагах от Управы, и никакой этой дутой подготовленной забастовки не было, и служащие Управы (остальное большинство 45-50 человек) не несли бы за жиганов несмываемого позора забастовки.
Атмосфера сгустилась до последней степени. Обыватели старого города (Заозерье, Пески, Воскресенская гора и часть левой стороны Ушайки) давно уже заперлись на запоры; не стало видно по улицам ни женщин, ни бегающих ребятишек; всё как бы вымерло, только заметны были во всякое время дня и ночи одиночки, отправляющиеся в город (к Управе и театру) за новостями, или терпеливо идущие уже обратно с полученными сведениями. Да изредка днём они заходили и в мещанскую Управу.
Одни только евреи всех положений и состояний с самого начала октября ходили фертами. Большие улицы были заполнены ими; одеты по-праздничному, на Русских смотрели свысока; какой-нибудь толкунчик, встретившись с горожанином Русским (у которого он месяц назад тому купил старые брюки), благосклонно, не поднимая руки к шапке, кивал ему головой, приговаривая сквозь грошовую сигару «Драсте». Да ещё железнодорожные паны с паненками, да студенты с вертихвостками летали под ручку беспечно, весело похохатывая и немилосердно сталкивая с тротуара редких простых прохожих. 18 и 19 числа на окраинных улицах старого города, вдали от глаз, можно было заметить озабоченные кучки забытых обывателей, именем которых, без ведома и разрешения их, за всяко просто распоряжались разные «ашвабадители» в театре, на улицах и в здании городского общественного управления.
Собиралась гроза.
Настало 20 октября.
Утром часов в 9 у дома городского Главы стояла масса экипажей. Прохожие спрашивали у рядом стоящих биржевых извозчиков:
- Что это у Макушина за съезд? Именины, что ли?
- А это городской Голова очки втирает гласным! - получался грубый, но меткий ответ…
В это же время на обрубе один кривой, коротенький, седой жидок, и другой горбатый карлик с козлиным рылом, проповедовали толпе разных отбросов человечества, что настало время свергнуть иго правительства и богачей, и что всё это должно быть ваше, при этом показывалось кривыми пальцами на каменные дома, магазины и даже церкви.
На думском мосту тоже была громадная толпа так называемых «безработных» или «бывших людей» (такие особые сословия нынче завелись), к которым в том же духе речь держал какой-то молодой русый почти ещё безбородый парень в сером бешмете, похожий на приказчика из крупчатной лавки, и который, в конце концов, показал громадный Смит и Виссон, прибавив, что «нас поддержат, сегодня всё будет наше»… и затем укатил на готовом извозчике.
Аппетиты у благородных слушателей, разумеется, разыгрались…
Улица
Город Томск
Почтамтская улица
Но в скором времени холодным душем обдала их приближающаяся по Магистратской улице и частью по Миллионной черная туча обывателей, которая, остановившись у мещанской Управы и полицейского управления, взяла портрет Государя и направилась затем, с пением народного гимна, далее, к Почтамтской улице. Следом за первой процессией по Воскресенскому ввозу показалась новая волна народу, видимо, старавшаяся догнать первую.
Озадаченные «бывшие люди» быстро сообразили, что их дело тут не выгорело, и ничтоже сумняся сейчас же примкнули к задней процессии в надежде, что хоть что-нибудь да выйдет… (Именно эта публика занималась грабежами - ред.).
Через час на Соборной площади стояла уже пятитысячная громада и из-за источья надвинулась масса татар-обывателей.
Остальное известно, хотя на разные лады, смотря потому, какую будете читать газету - «ашвабадительную» или народную.
В 2 часа дня на одном только перегоне в Калтай видели шестнадцать троек, уносивших этих «ашвабадителей»… По всем проселкам из города ползли они как мураши из муравейника, в который плеснули скипидару. Один из главарей, опоздавший нанять извозчика (который в три часа дня за СТО рублей не посмел вести его из города), надёрнув на себя ильковую шинель и летнюю шляпу на голову, без галош, в одних штиблетах, в 20-градусный мороз с быстротою ветра на «шопственной» подошве летел в деревню Заварзину в свою летнюю квартиру и, версты через две залез под зарод сена!.. Куда девались и куриная храбрость, и нахальство, так недавно выказанные ими на митингах, когда они устраняли Царя и заводили «учредительное собрание»!
Ко всему этому странным кажется, что городской Голова, проживши в Томске до этого дня 25 лет, никогда не хворал, а в этот именно день утром захворал, почему и не поехал в Управу, что как раз совпало с тем моментом, как еврей Броннер явился в Управу в качестве уже городского Головы и потребовал сдачи ему управления городскими делами и кассы, а за ним следом прокрадывался тоже вновь избранный директором общественного банка, еврей же, тоже должно быть за приемкой капиталов банка. В два же часа дня городской голова Макушин, пригнав боковыми улицами к губернатору с слёзною мольбою спрятать его - выглядел совершенно здоровым…
Что бы это значило?
Ужасный был этот день 20 октября… Но мысль перестаёт работать, если представить себе, что если бы обыватели в этот день не сбросили свою природную апатию и не соединились и одним неожиданным ударом не разогнали этого скопища включительно от коммуны до заурядных революционеров, заседавших более полумесяца в театре и городской Управе, если прибавить еще к этому и проектированное освобождение из острогов головорезов с придачею заагитированных рабочих с фабрик и заводов и мостовой шпаны…
Что бы было? Чтобы осталось от Томска?
Пример, даже ничтожный по сравнению с Томском, Красноярск, в котором нет ни студентов, ни такого количества реалистов и гимназистов обоих полов, которые в 14-15 лет не знают Русской грамматики, а мнят себя мужами-деятелями!!
Что бы было?? (ответ был получен после Октября 1917 года! - прим. «Православного Набата»).
Здравомыслящий трудящий обыватель цепенеет при одном представлении избегнутого несчастья.
20-го вечером, ночь и половину следующего дня имущества Макушина: рояль, зеркала, экипажи и проч. и проч., вывозилось на хранение в Пушниковский приют и другие места. Выпустит это из двора какой-то великовозрастный реалист воза с кладью, выпалит из «Смит и Вессона», закроет ворота, загромыхает потом замком. А по тротуару ходит солдат с ружьём, охраняет.
- Что ты, служивый, не уймёшь болвана, чтобы он не палил в улицу, не дразнил народ, - говорила проходящая публика.
- Не моё дело, - получался ответ.
И впрямь не его дело, - дурить никто никому запретить не может.
Томское 20-е октября как громом поразило всех революционеров не только в Томске, но и далеко за пределами его, потому что они такого разгрому их замыслов с этой стороны никак не ожидали, а напротив, рассчитывали на главенствующую в этом предприятии роль Томска.
Беда почувствовалась неминучая. Военный суд был в перспективе.
Первые очуствовались газетчики из красного лагеря.
Завопили: провокация! Переодетая полиция! Погромщики! И всё такое…
Потом заработали и революционные организации как здесь, так и в округах.
Боже мой, какие адреса пошли строчить!!…
… Царица Небесная! Дал же Бог талант людям!
От кого - от кого не было! И от трёх чернорабочих с двумя бабами, и от всяких групп из Барнаула, Бийска, Семипалатинска, и от двух солдаток, отовсюду, отовсюду, и от портного жидка и от вдовицы какой-то, а Областной союз и Ачинская городская Дума вместе со служащими - так те лучше всех побили рекорд - те прямо, игнорируя самих томских избирателей (где же им!), за всяко просто, от 15 ноября 1905 года убедительно просили «глубокоуважаемого Алексея Ивановича продолжать службу на пользу города в том же направлении, в котором он прилагал всю свою энергию».
Это в чужом-то городе!
Дальше этого идти уж, кажется, некуда.
И всё-таки общими силами своё дело сделали, ибо главных виновников затушевали, закричали; кого следовало, при содействии высокородного племянничка Портсмутского спасителя - с толку сбили, и под его же давлением и следственное дело, как сказано вначале этой статьи, повели на хвосты.
Была попытка господина Губернатора Азанчевского от 7 ноября 1905 года о привлечении к ответственности городского Головы Макушина и всех членов Управы. 11-го того же ноября это предложение заслушивалось в общем присутствии в заседании которого чуть не половина (!!) участвовала самих же виновных!…
А поруганные обыватели, между тем, вот уже четыре года ждут суда правого, нелицеприятного…
Будем ждать и надеяться - недолго!
Как происходил погром в Томске
Ситуация в городе крайне обострилась 18 октября 1905 года, когда городская дума приняла решение о создании в Томске ночной и дневной городской охраны или «народной милиции». Поводом к этому послужил разгон в тот день полицией демонстрации студентов Коммерческого училища на Соляной площади. Губернатор В.Н. Азанчевский-Азанчеев, согласившись на отставку полицмейстера и также на потребованное думой освобождение политических заключенных, решение думы о создании милиции отменил как незаконное. Но дума проигнорировала губернатора, выделив деньги для закупки оружия для «милиции».
19 октября в театре Королевой прошли довыборы в городское самоуправление, инициированные социалистами. В тот же день у моста близ полицейского управления собрались люди. В толпе носились слухи, «что полицию отменили и хотят назначить губернатором еврея».
Утром 20 октября у здания управления полицией на Базарной площади собрались люди. Кроме прежних слухов говорили, что «железнодорожники устраивают забастовки, чтобы не пустить домой солдат, возвращающихся с войны». Толпа быстро достигла 200-300 человек и двинулась по направлению к Новособорной площади. Несли национальные флаги и портреты Государя, пели народный гимн. Шествие остановилось у здания думы, где в это время раздавали оружие «городской охране». В здание попытались войти, но в нем забаррикадировались «милиционеры». Получив оружие «для охраны общественного порядка», они использовали его против собравшегося на манифестацию народа, ранив человека. Это, естественно, вызвало возмущение у манифестантов. Выведенный из равновесия народ двинулся дальше, остановившись у резиденции архиерея. Во время этого пути произошло столкновение шедшего народа и встречных революционеров. Погибли ученик училища, агент страхового общества Яропольский, студент Кадиков, рабочий колбасной фабрики Фильберта Гейльман (по другим данным - рабочий железной дороги).
Подойдя к дому архиерея, манифестанты отправили своих представителей к епископу Макарию с просьбой отслужить благодарственный молебен по случаю дарования Царем Манифеста. Епископ благословил патриотическую манифестацию и направился в Троицкий собор, где собирался отслужить молебен по просьбе пришедшего к нему народа. Демонстрация также двинулась к собору.
Но молебен не состоялся ввиду того, что народная демонстрация встретилась на пути к собору с «милиционерами». Представители городской охраны (около 60 человек) шли от здания театра Королевой, где они должны были охранять митинг. И вновь «милиционеры» выстрелили первыми. Раненых Черникова и Маркова пришлось срочно госпитализировать. Не ожидав применения к себе огнестрельного оружия, народные манифестанты быстро покинули площадь, но только для того, чтобы собравшись с силами, дать достойный ответ революционерам.
На площадь прибыла рота солдат под командованием штабс-капитана Осепьянца, затем 100 казаков, затем еще 6 рот солдат.
В здании службы пути и тяги Томского управления Сибирской железной дороги решили укрыться представители «городской охраны». В здании в это время было более 400 железнодорожных рабочих, получавших жалование. Находившиеся в здании управления новоявленные «служители порядка» начали стрелять по толпе и войскам. Народ не испугался, взял штурмом первый этаж, разгромил по дороге пивную Рейхзелигмана, располагавшуюся на этом же этаже здания. Затем здание службы тяги, как и находившееся рядом здание театра Королевой, были подожжены. Многие из тех, кто выпрыгивал из окон, попадали под удары палками.
Мемориальная доска
«1905 - 1925»
Вечно будет жить память о первых борцах и мучениках за дело рабочего класса
В здании Сиб. ЖД погибло от руки черносотенцев 1354.
Здравствующим ветеранам первой революции слава»
Позже 15 народных депутатов пришли в дом губернатора, где был и архиерей.
«…Депутаты передали губернатору о возмущении, которое вызвали в народе «милиционеры» своей стрельбой по толпе, и просили выдать городского голову Макушина, врача Броннера и других лиц, как главных виновников всего происшедшего. На это губернатор объявил депутатам, что виновные будут наказаны и о них будет произведено строгое расследование; в свою очередь, губернатор просил депутатов воздействовать на толпу и не делать из мирной манифестации беспорядков. Этим закончились переговоры, и депутаты, взяв из дома губернатора принесенный накануне портрет Государя, удалились».
21 октября народ вновь собрался на Новособорной площади. Затем он прошёлся по городу, разгромив по пути десятки еврейских лавочек и домов. В этот день отмечается невмешательство полиции и войск в действия народа. Есть свидетельства, что «войска сопровождали манифестантов», что «отдельные полицейские даже были замечены в рядах погромщиков».
Однако эта ситуация переменилась на следующий день. Утром 22 октября собравшихся на Базарной площади людей войска разогнали «штыками и прикладами ружей».
В результате событий 20-22 октября 1905 года погибло 66 человек, 129 получили ранения. Последовали и кадровые перестановки: был смещен губернатор, «по состоянию здоровья», был уволен в отставку полицмейстер П.В. Никольский. Арестованный было А.И. Макушин, стал депутатом Государственной думы от Томска. Значимым следствием был удар по революции. Суд над погромщиками проходил в Томске 17-27 августа 1909 года под председательством графа Подгоричани-Петровича. Итогом суда стало осуждение шестерых человек, оправдание сорока шести и удовлетворение одного гражданского иска.
Дума также потребовала увести войска в казармы, что было равносильно требованию передачи власти в городе ей в руки.
Погром длился три дня, были сожжены десятки зданий, прежде всего - дома и магазины богатых евреев и либеральных городских деятелей, в том числе дом городского головы. Сотни человек были ранены. А.И. Макушин был вынужден скрываться от погромщиков. Его искали, чтобы убить как «генерала» студентов и евреев.
Крамольные решения городской думы были отменены губернским управлением 11 ноября. 23 декабря в губернии было введено военное положение, и назначен военный генерал-губернатор - барон Нолькен.
Новая дума под руководством купца И.М. Некрасова отменила решения прежней думы и перешла к хозяйственной деятельности.
Источники: Сазонова Н.И. История Томска. Курс лекций. Томск, 2004; Дело о погроме в Томске в 1905 году (отчёт о судебном заседании Томского окружного суда). Томск: типо-лит. Сибирского Товарищества Печатного Дела. 1909; Томск. История города. Томск, 1999; «К делу о погроме». Томские епархиальные ведомости. 1909, № 17 от 15 августа; Баранский Н.Н. «В рядах Сибирского социал-демократического союза». Томск, 1961; Лясоцкий И.Е. Записки старого томича. Томск. 1954; В.М..Острецов. Черная Сотня и красная сотня». М. 1991; Рабочее движение в Сибири: историография, источники, хроника, статистика в трёх томах. Томск, 1988 -1991. Т. 1-3.
Кстати, он был не просто редкостный брехун, что вообще характерно для подобного элемента, но и прямо подозревался в психопатии (мания величия).