Эта статья была написана в 1925 году. А материалом для нее был журнал изданный в 1906 году.
Мария Спиридонова была одной из тех мстительниц, каких так много выдвигала русская жизнь в те времена. Она убила чиновника Луженовского, осужденного Тамбовским комитетом партии с.-р. за те зверства, какие этот администратор проявил при усмирении деревень Тамбовской губернии.
По всей России возникали тогда стихийные мужицкие бунты, и по всей России свирепствовали усмирители, являвшиеся с казаками, на место восстаний, в качестве карательных экспедиций. Луженовский был один из таких усмирителей. Все деревни, какие прошел огнем и мечем этот советник Тамбовского губернского правления, представляли собой, как говорилось на суде, «картину такого же опустошения, как болгарские деревни после нашествия турок». Точных итогов этой деятельности Луженовского не подвести. Никто не считал, сколько убитых на смерть, запоротых и искалеченных людей оставил в каждой деревне на пути шествия усмирителя Луженковского. Предуказанной свыше целью таких экспедиций было устрашение. Старались сделать так, чтоб мужики не только сами забыли о бунтах, но и внукам бы наказали сидеть смирно и о бунтах и не помышлять.
Действовал Луженовский по готовому для таких экспедиций шаблону. Сплошное избиение всего населения без различия пола и возраста, порка целых деревень от мала до велика, массовый грабеж мужицких изб, изнасилование женщин, вот те способы, на каких специализировались лихие усмирители, посылавшие во главе отрядов из специально подобранных бравых казаков.
Луженовский был, сам по себе, быть может, не хуже и не лучше других усмирителей, свирепствовавших в те дни по разным губерниям и уездам России. Особенно заметны казались деяния Луженовского разве только по тому, что еще недавно этот герой считался у себя В Тамбове крайним либералом. Он был членом сословия присяжных поверенных, считался «красным», и еще только обращал на себя внимания местного общества «революционными» речами, вызывавшими шумные аплодисменты.
Но вот Луженовского назначили советником Тамбовского губернского управления, сделали его цензором местной газеты и, резко переменив фронт, вчерашний либерал стал усиленно делать карьеру. Не было той крайней меры, на какую не пошел бы этот новоявленный монархист и пылкий «патриот» во имя борьбы со «Швабодой», с жидами, студентами, земцами, печатью и т.п.
Карьерные старание вчерашнего либерала были оценены. Именно он оказался поставлен во главе казачьих войск, посланных на усмирение в Тамбовскую губернию. Взысканный милостями начальства, Луженовский спешит полностью оправдать доверие. Летописи эпохи ярко рисуют деяния. По приезду в очередное село, распорядившись согнать сход, Луженовский приказывает казакам нагайками и прикладами поставить крестьян на колени на площади, а сам уходит обедать. Долгие часы трапезы с соответственными возлияниями и послеобеденного сна особы – мужики, в грязи и снегу, стоят на коленях, дожидаясь, пока их высокоблагородие проснется и соизволит взяться за суд и расправу, то есть, указать, кому из мужиков порка, кому – в тюрьму, а кого и к расстрелу, производимому здесь же, на глазах у замученной, терроризованной толпы.
Село за селом, деревню за деревней объезжает с казаками лихой усмиритель Луженовский. И по всему пути неизменно остается все тот же кровавый след. Убитые крестьяне, изнасилованные женщины, сожженные избы, разоренные деревни… Много победных трофеев принесено им к подножию трона. Тут и залпы в толпу, и 10 мужиков расстрелянных в деревне Павлодаре, тут и те замученные мужики, которые после трехдневных истязаний умерли в селе Березовке, и те мужики в селе Песках, которые сошли с ума от мучений, и те отдельные жертвы, до смерти запоротые нагайками, как социал-демократ Александр Дубровин (один из тех, кто отправился в деревню, чтобы придать организованность озлобленному и стихийному мужицкому движению). «Его замучили в течение четырех дней», - говорят показания свидетелей. – «Когда на пятый день его родственникам удалось проникнуть к его трупу, - они его не узнали. Вместо красивого, статного юноши, - Дубровин представлял из себя кучу лохмотьев мяса, костей и крови. Последний день – рассказывали очевидцы, - он задыхался, просил воды, ему не давали. Он подползал к двери, что бы глотнуть свежего воздуха, но казак, с возгласом: «Куда, собака!», гнал его нагайкой в угол.»
Если и сам Луженовский был не хуже и не лучше других истязателей, то, увы, ничем не отличалась и судьба М.Спиридоновой от судьбы многих жертв царского режима, хотя бы того же Александра Дубровина. Но имя Маруси Спиридоновой прогремело на всю Россию, отозвалось и заграницей, и стало казаться типичным и нарицательным.
Взяв на себя роль мстительницы и добыв револьвер, Спиридонова постаралась попасть в тот поезд, в каком едет Луженовский. «Я пробыла на одной станции – сутки, на другой – тоже сутки, и на третьей двое суток», - рассказывает Спиридонова о том, как она разыскивала и поджидала Луженковского. Но вот поиски увенчались успехом: «Утром, при встрече поезда, я, по присутствию казаков, решила, что Луженовский здесь. Я взяла билет второго класса, рядом с его вагоном. Одетая гимназисткой, розовая, веселая, спокойная, я не вызывала никакого подозрения»…
…»По приходе поезда из Борисоглебска»,- продолжает свой рассказ Спиридонова, - «я с площадки вагона сделала выстрел в Луженовского, проходившего в густой цепи казаков. Стреляла я до тех пор, пока было возможно. После первого выстрела Луженовский присел на корточки, схватился за живот и начал метаться по платформе. Я в это время сбежала с площадки, и быстро, раз за разом, выпустила еще три пули. Всего нанесено пять ран: две в живот, две в грудь и одна в руку», - деловито сообщает, давая отчет в письме к товарищам М.Спиридонова.
По показаниям свидетелей, «растерянность после выстрелов была так велика, что никто не мог уловить, откуда раздавались выстрелы. Спиридонова, сбежав с площадки все время меняла свою позицию, выбирая наиболее удобное для выстрелов места и, так как она стреляла из револьвера, скрытого в муфте, то никто из окружающих Луженовского не уловил, не понял, чьих это рук дело. Все растерялись, никто ничего не понимал.»
Вдруг, среди общего смятения, раздались слова: «Расстреливайте меня.» Все обернулись по направлению голоса, и увидели маленькую, худенькую гимназистку с револьвером, который она подносила к виску, чтобы покончить с собой.
-Ежели бы она сама не заявилась, нам бы в жисть не догадаться, что это она стреляла, - заявляли впоследствии свидетели на суде.
Не успели прозвучать слова «Расстреливайте меня» из уст гимназистки, как ближайший к ней казак ударом приклада в голову сразу же опрокинул ее на платформу и револьвер выпал из ее рук. Один из телохранителей Луженовского, личный его друг, казачий есаул Аврамов подскочил к сваленной, схватил за косу, намотал ее на руку, поднял девушку на воздух и несколько раз ударил нагайкой по голове. Затем он – показывают свидетели, - с размаху бросил ее на пол, и, продолжая наносить ей удары нагайкой и топтать ногами, крикнул казакам: «Бейте ее!. Бейте сильнее, без пощады!»
«Вокруг беспомощного худенького женского тела толпились сильные вооруженные люди, и друг перед другом изощрялись в ловкости нанесения ударов. Это делалось открыто, при всех пассажирах поезда и служащих на станции.»
-Еще бейте! Сильнее! До смерти засечь ее! – кричит с площадной бранью казачий есаул Аврамов.
Маруся Спиридонова сумела, закусив губы, не издать ни одного стона за все время, как ее избивали нагайками и топтали ногами в кованных сапогах.
-Бей всех, кто тут есть! Всех в нагайки! – командует есаул. Казаки набросились на неповинную толпу. Исполосованы, искровавлены все, кто попадались под руку, не только стар и мал из пассажиров, но и кондукторская бригада, и даже железнодорожный жандарм унтер-офицер Хитров. Избит по лицу и начальник станции Полунин.
Все избиваемые ограничиваются стонами. Даже мировой судья Борисоглебска, Коваленко, случайно оказавшийся на станции, ограничивается тем, что панически прячется от расправы в уголок вагона. Протестовать этот представитель правосудия и не думает. Он слишком хорошо знает, что казаки Луженовского – это люди дрессированные. Эти специалисты по усмирениям натасканы на то, чтобы исполнять приказания начальства без рассуждения и избивать людей по первому знаку, не раздумывая.
Только впоследствии, благополучно выбравшись с вокзала и добравшись к себе домой, мировой судья, содрогаясь, вспоминает сцену избиения Спиридоновой: «Как ее били, как ее ужасно били!».
Один из афоризмов казачьего есаула Аврамова имеет право на то, чтобы остаться в памяти потомства.
-Хорошо досталось? Мы на то и казаки, чтобы вас избивать.
Истерзанную Спиридонову решено свалить на извозчика и увезти на квартиру к исправнику. Для этого жертву избиения волокут к выходу с вокзала за ноги по платформе. «Она была совершенно не живая», - говорят свидетели.
Другие свидетели, случайно оказавшиеся у исправника видели, как Спиридонову приводили в чувство. Делали это «ударами со всего размаху по лицу».
-Зачем вы меня бьете? Передайте суду, расстреливайте, но зачем истязуете меня?!- слышали свидетели слова Спиридоновой.
Из квартиры исправника, где Аврамов и Жданов успели подкрепиться, закусить, чем бог послал, и основательно выпить, Спиридонову переводят в участок. Один из участников выпивки, доктор, предлагает пойти к Спиридоновой и оказать ей медицинскую помощь, но исправник категорически протестует. – Ни доктора, ни следователя я к ней не пущу!
Вместо доктора, в камеру Спиридоновой в участке отправляется все те же Аврамов и Жданов. Отправляются затем, чтобы продолжать истязания несчастной жертвы.
Двенадцать часов кряду продолжаются в застенке мучительные пытки.
Нашумевший в свое время своими документальными сообщениями по делу Спиридоновой, корреспондент «Руси», В.Владимиров, отправленный редакцией для производства следствия по делу, разузнал биографии палачей.
Кто такие они, герои этого истязания? Жданов – свидетельствуют документы, - это молодой человек 22-х лет. Он был в те дни помощником пристава и только после своих подвигов по делу Спиридоновой получил повышение, оказался назначен приставом в третий участок г. Тамбова. Аврамов несколько старше, чем его коллега. Этому казачьему есаулу около 30 лет. Это – темный шатен, стройный и красивый. Он хорошо одевается, много занимается своей внешностью. Он любит музыку, очень общителен, постоянный посетитель всех общественных собраний, вечеринок, неутомимый танцор. Душа общества, что называется.
12 часов кряду занимаются эти два человека истязанием несчастной жертвы. Дежуривший в полицейской части урядник впоследствии о пытках Спиридоновой показывал: «Мне в пальто было холодно, а ее держали раздетой. Ее брали за косу и в воздухе секли нагайками, приказывая ей кричать, потом вновь подымали за косу и секли».
-На что я казак, - показывал другой свидетель, - но и то дрожь по телу пробегает, когда вспомнишь об этих истязаниях.
«Они были так виртуозны в своих пытках», - рассказывает сама Маруся Спиридонова в своем, обошедшем все газеты «письме из тюрьмы», - «что Иван Грозный мог бы им позавидовать. Ударом ноги Жданов перебрасывал меня в угол камеры, где ждал меня казачий офицер, наступал мне на спину и опять перебрасывал Жданову, который становился на шею. Они велели раздеть меня донага в мерзлой камере. Раздетую, страшно ругаясь, они били нагайками и говорили: «Ну барышня (ругань), скажи зажигательную речь». Один глаз ничего не видел и правая часть лица была страшно разбита. Они нажимали на нее и лукаво спрашивали: «Больно, дорогая? Ну, скажи, кто твои товарищи?». Они выдергивали волосы из головы, и спрашивали, где другие революционеры. Тушили горящую папиросу о тело, и говорили: «Кричи же, сволочь». С целью заставить кричать, как в тисках, давили ступни моих ног сапогами и гремели: «Кричи (ругань)! У нас целыми селами коровами ревут, а эта маленькая девчонка ни разу не крикнула, ни на вокзале, ни здесь. Нет, ты закричишь!»
- Я ни разу за все время битья на вокзале и потом в полиции не крикнула! – с гордостью говорит М.Спиридонова.
Надо ли останавливаться на подробностях истязаний?
Аврамов подносил револьвер к виску Спиридоновой и грозил застрелить ее, «если она не скажет, кто ее любовники», потом отнимал револьвер и ручкой его ударял Спиридонову по щеке.
Спокойно и просто сообщает М.Спиридонова все эти подробности пыток: «Аврамов упирался ногой в живот, бил нагайкой по лицу, произнося омерзительную ругань и кричал: «Ну богиня, скажи же нам зажигательную речь!» Вырывая клочья волос, он раздувал их по воздуху и с нежным видом участия спрашивал: «Больно тебе, моя дорогая? Головка болит?» и в это время новый клок волос оказывался в руки истязателя». Когда она падала на пол, Аврамов и Жданов подымали ее ударами сапог в голову, грудь, спину.
Аврамов отрывал руками края приподнятой кожи у израненных мест. «Это – самые ужасные муки» - говорит М.Спиридонова: - «в это время такое чувство, как будто со всего тела сдирают кожу».
Время от времени истязания прерываются, мучители уже ушли. Но когда измученная жертва забывалась, она замечала, что дверь тихонько открывается и оба мучителя на цыпочках с согнутыми фигурами старались незаметно прокрасться к ней с тем, чтобы внезапно и неожиданно накинуться на свою жертву с новыми ударами нагаек, новыми истязаниями.
Но на этом испытания несчастной не окончились.
«Уже в участке», - рассказывает М.Спиридонова,- «истязания приняли особый оттенок. – Мы на ночь отдадим тебя казакам, - говорил Жданов. – Нет, - говорил Аврамов, - сначала мы, а потом казаки. И грубые объятия сопровождались приказом: «Кричи».
Еще трагичнее оказывается вся обстановка в поезде, в котором Аврамов с казаками ночью перевозит Спиридонову в Тамбов.
«Грубая брань Аврамова, - описывает обстановку этого переезда Спиридонова,, - висела в воздухе. Даже казакам было жутко. – «Пой, ребята, - командует есаул казакам: - Что вы приуныли! Пой, чтоб эта сволочь подохла при нашем весельи». Гиканье и свист, отвратительные песни… Страсти разгораются, сверкают глаза и зубы».
Полностью прошла весь крестный путь свой несчастная девушка. Есаул увел Спиридонову в другой вагон.
«Офицер ушел со мной во второй класс», - говорит в своем письме М.Спиридонова: - «Он пьян и ласков. Руки обнимают меня, расстегивают, пьяные губы шепчут гадко: «Какая атласная грудь, какое изящное тело» … Нет сил оттолкнуть. Голоса не хватает, да и бесполезно. Разбила бы голову, да не обо что. Да и не дает озверелый негодяй. Сильным размахом сапога он ударяет меня в сжатые ноги, чтобы обессилить их. Зову пристава, он спит. Офицер, склонившись ко мне и лаская мой подбородок, нежно шепчет мне: «Почему вы так скрежещете зубаи, - вы сломаете ваши маленькие зубки».
…………………………………………………………..
«До сих пор я сильно больна» - заканчивает это письмо из тюрьмы М.Спиридонова: - «Если убьют, умру спокойно и с хорошим чувством в душе.»
Мать М.Спиридоновой, которую допустили к несчастной только через 17 дней, застала ее в тюрьме на полу. Вместо лечения у истерзанной пытками девушки отняли даже койку, «бросили ее на холодный пол, как избитое животное».
Узнать М.Спиридонову нет возможности. Страшное, запухшее, ободранное лицо не сохранило и малейшей тени сходства с той, «молоденькой, розовой, веселой гимназисткой», какая уехала от матери три недели назад.
Все тело несчастной изуродовано, покрыто кровоподтеками, ссадинами и красными и синими полосами. Во многих местах содрана кожа. Глаза не открываются.
-Мамочка, ты не беспокойся, - через силу шепчет дочь: - Я умру с радостью.
Крайне характерны детали эпохи. Когда автор книги «Мария Спиридонова», В.Владимиров, приехал в Тамбов, чтобы произвести расследование и лично расспросить свидетелей, он застал там совершенно подавляющую атмосферу всеобщей паники. Все боятся рассказать хотя бы что-нибуть из того, что им известно. Даже «наиболее бесстрашные» обыватели рискуют говорить очень немногое, да и то с опаской и оглядкой.
«Когда меня принимали лица, искренно желавшие познакомить с фактической стороной дела, - то они, - рассказывает В.Владимиров, - тщательно закрывали двери и просили не садиться близко к окну. Часто заглядывали сами в окна, в ожидании не пройдет ли сыщик, шпион. Просили меня не нанимать извозчика около дома, а пройти квартал-другой пешком».
- Дорогой мой, - говорит В.Владимирову одна из представительниц Тамбовского общества, старая женщина: - Вот вы пришли, а поглядите мои руки, - холодны, как лед. Я вся трясусь как в лихорадке. Я так боюсь! Хорошо, я вам расскажу все, все что знаю. Только умоляю вас, уйдите скорее и… и больше не приходите.
Как ни торопятся власти с судом, но полтора месяца М.Спиридонову поднять на ноги не удается. Крестьяне селения Пески, одного из тех сел, где недавно свирепствовал Луженовский, успели узнать, что недавний усмиритель их кем-то ранен. Они послали в город трех ходоков, чтобы те расспросили имя человека, отомстившего их мучителю. Ходокам дан наказ точно узнать имя, «чтобы вся деревня знала, кого в поминание занести». Ходоки особенно особенно волнуются тем, как именно следует поминать. – Ежели жива, - то за здравие, а если умерла, то за упокой. Отправляются они ко дворам с компромиссным рецептом. Поминать, оказывается, следует о здравии болящей Марии. – Хоть и должна помереть, но пока что, жива.
В городе обыватели больше интересуются тем, сколько ран и какие именно получил Луженовский. Этот человек исключительной силы, несмотря на безусловно смертельные две раны в живот и еще две раны в грудь, борется со смертью долго. Пять недель его богатырский организм продолжает борьбу. Этот жирный, толстый человек, заживо разлагается. Раны гноятся. Рожистое воспаление, начавшееся на животе, грозит захватить все тело. При перевязках прилипают куски мяса, сгнивает кожа. От него идет нестерпимо тяжелый запах, но он цепко хватается за жизнь, и только на шестую неделю, через 40 дней, Луженовский умер.
Протокол осмотра Спиридоновой касается только внешних признаков. От подробного осмотра М.Спиридонова, после пережитой ею сцены в вагоне, категорически отказалась. Протокол поэтому ограничивается лишь перечислением деталей, где именно «содрана кожа, размером в серебряную монету в 50 копеек», где «обнажено живое мясо», где «находятся гноящиеся полосы» и т.д. «Шея вся отечная» - говорит протокол: - «Сильный кровоподтек распространяется из-под правого уха назад, на спину, надо думать от того, что на шею наступали сапогами и давили ее». «Легкие – совершенно отбиты и в них произошло кровоизлияние».
- У Спиридоновой, - показал на суде тюремный врач, - развился туберкулез в жесткой форме. Горлом идет сильно кровь. У нее ослабление зрения (один глаз видит только свет), ослабление слуха, ослабление памяти (она совершенно забыла французский язык, который раньше, до истязания, хорошо знала). Развились сильные головные боли.
- Вы можете меня убить, - говорит судьям в последнем слове своем М.Спиридонова: -можете изобрести самые ужасные наказания, но прибавить к тому, что я вынесла, вы ничего не можете.
Суд продолжался недолго, всего около трех часов. «Смертная казнь через повешение», - значится в приговоре.
- Господа судьи, - говорит на суде защитник Спиридоновой Н.В.Тесленко: - Я знаю, все сделано для того, чтобы послать на эшафот Спиридонову. Но разве суд – заведение, в котором вслед за заказом немедленно появляется требуемое исполнение? Разве суд – машина для наложение карающих штемпелей на обвинительные акты? Суд – глубокое испытание человеческой совести, и к ней, к вашей совести, я обращаюсь. При свете ее рассмотрите, содеянное подсудимой, и вы увидите не одинокую Спиридонову, убивающую Луженовского, вы увидите всю страждущую Россию. Вы увидите сотни Спиридоновых, тысячи Луженовских, и весь тот ужас, который гнетет и давит нас. Вот уже сколько лет мы живем в кровавом тумане! Кажется, все великие изобретения человечества, пар, электричество, телеграф, телефон, книгопечатание, все соединилось для того, чтобы каждый день, собирая вести со всех концов нашей родины, терзать и мучить. Загляните в газету, которую вы сегодня прочли. Посмотрите! Разве типографической краской она напечатана, а не кровью засеченных, замученных? Разве не слышится из каждой печатной строки стенания, вопли и призывы о помощи?
По назначению от суда Спиридонову защищает казачий есаул Филимонов.
-Господа судьи. Я, так же как и вы, вырос в военной среде, - говорит Филимонов на суде: - Мы, военные, все воспитаны в умении прямо и смело смотреть в глаза смерти, а, в случае необходимости, причинять ее другим. Но я твердо знаю, что даже в пылу брани, в самом горячем бою, рука честного воина не опустится на голову женщины. Военные люди женщин не убивают!
-Да, я убила Луженовского, - говорит Спиридонова, подробно рисуя карательную деятельность этого царского слуги, то море крови, каким залил он целый ряд деревень: - Сердце так рвалось от боли, так стыдно было жить, когда все это происходило. А когда я увидела мужика, сошедшего с ума от истязаний, увидела мать, дочь которой бросилась в пруд после казацких ласк, я сказала себе: - я убью Луженовского, я пойду на смерть, никакие силы не могли меня остановить.
Помилования М.Спиридонова не хотела. В своем письме к товарищам, написанном после приговора, она говорит:
«Боюсь не справиться с собой, если самодержавие окажет мне «милость». Я не хочу его милостей. Моя смерть представляется для меня настолько общественно-ценной, что всякую милость самодержавия я приму как месть, как новое издевательство».
М.Спиридонова приговорена к смертной казни.
-Настроение у меня замечательно хорошее: -Я бодра, спокойно жду смерти, я весела, я счастлива, - пишет она из тюрьмы в дни ожидания казни.
После процесса Спиридоновой начальство не только демонстративно повышает в чинах Аврамова и Жданова, но и назначая их на более высокие должности, заботливо переводит их на новые места, чтобы уберечь от возможной мести.
Но уберечься им не удается. В ближайшие же дни появляются мстители. И Аврамов и Жданов, оба оказываются убиты. Каждый из них, как и Луженовский, получил по несколько револьверных пуль.
В это же время волна негодования, вызванная сообщением в «ЮМАНИТЕ» о пытках над Спиридоновой, успела прокатится по всей Европе.
Целый дождь писем стал появляться на страницах всех европейских газет.
-Мои русские сестры и братья! Вперед! Берите приступом вашу Бастилию, чтобы освободить героическую жертву, нашу общую сестру, - писала социалистка Луиза Карль.
Во Франции образовался особый «комитет протеста» против смертной казни Спиридоновой, против насилия над женщиной.
Самодержавие уступило. Смертный приговор Спиридоновой заменен каторгой.
-Я так приготовилась к сметри, что не могу себе представить, как стану теперь жить, - говорит М.Спиридонова: - Я так ждала смерти, что отмена приговора и замена его вечной каторгой подействовала на меня плохо. Мне не хорошо. Скажу более, мне тяжело. Впрочем… Я из породы тех, кто смеется на кресте – теряя сознание под прикладами, смеялась радостно, слушая смертный приговор, буду смеяться и в каторге. Ведь выносить муку придется за идею, а идея так прекрасна, так велика, что пред ней меркнут личные ощущения».
По материалам журнала «Народная беседа» Швецов, Сергей Порфирьевич. Дело М.А.Спиридоновой. 1906 год.
Героическое в русской революции. И. Полтавский с предисл. Б. И. Горева. - М. ; Л., 1925. Т. 2. - 1925.
Как дополнение о тех кто зверствовал:
Луженовский Гавриил Николаевич (1871-1906). Чиновник, деятель черносотенного, монархического движения. Родился в семье потомственных дворян Тамбовской губ. Учился в московском Лицее памяти Цесаревича Николая, затем в Тамбовской и Воронежской классических гимназиях. По окончании юридического факультета Московского университета стал помощником присяжного поверенного; затем присяжным поверенным при Тамбовском окружном суде. В 1904 г. избран гласным Тамбовского губ. земского собрания. Во время учебы в университете стал лидером кружка студентов-патриотов. В 1904-1906 гг. проявил себя как публицист монархического толка, организатор и лидер Тамбовского отдела Союза русских людей. За свою общественную деятельность в апреле 1905 г. назначен тамбовским губернатором В.Ф. фон дер Лауницем старшим советником губ. правления. С октября по приказу губернатора возглавлял карательные экспедиции, направленные на подавление крестьянских выступлений, в трех уездах Тамбовской и одном уезде Саратовской губ. С двумя ротами солдат под предводительством капитана В.В. Степанова они совершили карательную экспедицию, пройдя около 500 верст и жестоко подавляя на своем пути волнения. За вооруженную расправу с восставшими крестьянами был приговорен Тамбовским комитетом ПСР к смерти. 16 января 1906 г. на платформе станции в г. Борисоглебске, где он с декабря находился с казачьей сотней, был тяжело ранен М.А. Спиридоновой. Скончался от полученных ран в Тамбове 10 февраля. В 1917 г. могила Луженовского была осквернена (выброшена из семейного склепа в с. Березовка), а прах подвергся глумлению
Жданов Тихон Саввич (1882-1906). Исправляющий должность помощника пристава 2-й части г. Тамбова. Окончил юнкерское училище. В 1903 г. определен в штат тамбовской городовой полиции кандидатом. Сопровождал Г.Н. Луженовского во всех карательных походах, нацеленных на усмирение крестьян и подавление революционных выступлений. За истязания Спиридоновой был отстранен от занимаемой должности на время расследования. Убит по приговору Тамбовского губкома ПСР 4 мая 1906
г. Абрамов Петр Федорович (около 1874-1906). Подъесаул 21-й Донской сотни. При подавлении восстания в с. Пески стрелял в безоружных крестьян. Зарубил саблей нескольких эсеров-агитаторов из Саратовского Приволжского комитета. Отличался садистскими наклонностями, про него говорили, что он любил пытать людей на допросах под звуки скрипки. Был груб и по отношению к казакам. Убит по приговору Тамбовского губ кома ПСР 11 апреля 1906
Кто таков, непонятно. Вроде как некто Попов Владимир. Уже это сразу настораживает: зачем хорошему человеку прятаться за псевдонимом? Чай, не 
) только в сторонке стоять да курить скромненько.