Борисоглебск Online

 -   Ты хоть песни умеешь петь?  Про котёночка-цыплёночка, носики-хвостики? – оказывается, у песни  были варианты.

 -   Нет, не ко сну тема, - вдруг закобенился я и мысленно отстранился от тёплой груди. - Мещанская песня, - сказал я, стараясь не сильно грубить, - я такие не пою.

 -   Ну, ладно, грейся быстрей, а то я скоро встаю. – И бесцеремонно прижала меня к животу.

 Погружаясь в сладкий сон, услышал возню на полу и недовольство Кольки:     

 -   Чё одеяло с ног содрал, дед?                                  

 -   Тогда заткни уши, хмырь!  Что б с утра не трепался.

 Увы, надежд доброжелателей я не оправдал, хотя, проснувшись, обнаружил пустую хату и записку от дяди Вани: «Ешь всё на столе и не забывай про работу. Ждём».

 Однако охота на меня была объявлена, и не знал об этом, разумеется, только я.

 Как-то я приболел и остался дома. Хозяйка положила меня на печь, на весь день. Печь оказалась не приспособленной для постели, короткая, ввиду какой-то приставки для самогонного аппарата.  Я корчился, но грелся, изредка засыпая. А в зале, после дойки, собрались девки, все, впрочем, доярки. Вязали и пели песни, типа: «Как на кладбище Митрофановском», порой из Колькиного репертуара. Когда они перешли к приватной беседе и стали потише, я проснулся окончательно. Вышла Машка и заглянула на печь. Не хотелось им мешать, и я притворился спящим.

 -   Спит наш казак, - успокоила  Машка подруг.

 -   Вот и умничка. А занавеску-т опусти.

 Занавеску на печи опустили. Я напрягся. Коли от меня прячутся, поди обо мне судачить будут? Послушаем!

 -   Ты «была» с Колькой? – Это хозяйская Машка, прямо от двери    с трепетным интересом.

-   А ты как думала? – Это – Райка, как-то без эмоций.

Помолчали.

-   Да он же, как поёт, проклятущий! Ну, слёз не хватает! И не лапает, как зверь, между прочим, – объясняла Райка.

-   А возьмёт?

-  Ну, хрен его знает. Говорит, надоело одному.  Родителям - из села невеста  даже кстати. Рады будут.

-   Хоть за чёрта, да лишь бы из деревни! – Это – Машка, что с Генкой гуляет. – «Мой» хоть и лапает, да о деле говорит.  С отцом уже о приданом толковали.

-  Чё-т он, кажется, брехучий? – Опять Машка хозяйская. – Такой деловой! Поди, женатый.  Не спрашивала паспорт?

-   Отец с ним чтой-то говорил про документы… Ой, боюсь я.

-  А ваш-то, Сашка, что? На обоих женится? – Это Райка к Ольге и Нюське.

-   Ничего не понимаем, - захохотали те.

-   Ходит пока, - уточнила  одна.

-   Мы ещё  малолетки, - добавила другая.

-   Досмеётесь. Или уже готовы?

Сестрёнки хихикнули послабее.

Вот так расклад! Парни даром время не теряли. Колька – ладно, холостой, хоть и шпана. А эти-то! У обоих дети в люльках. Во, свиньи! Со мной мужики такой информацией не делились. Но время проводили, похоже, весело.

Расстроенный за чужие судьбы, я чуть было не пропустил собственную.

-   Машк, а ты что?  Он же на тебя - как глядит? Прям кавалер! Вежливый такой, твой постоялец. Вы с ним что, уже в обнимку спите?    

Машка засмеялась:

-    Кавалер?  Я его сынком зову.  Аленький цветочек!  Телёнок он, девки.

-    А тебе что, верблюд нужон?

-    Да идите вы!  Ему не такую надо. Он грамотную в городе найдёт.

-    Ну, так и говори. Разборчивый? Аль сама не хошь?

-   А чего хотеть-то? Замуж, иль в постель? В постель он спать ходит,  а взамуж – дудки.

-    Интересное кино.  Кому рассказать, так…

-    А нечего рассказывать. Кого бог пошлёт, так видно. А загоняться – не по мне он.

Кто-то из сестричек предложил:

-   А ты знаешь, Нинка просилась. Пусть сегодня придёт, а?

-   Мать с ней в разругачке.

-   Ну, чё, прогонит, што ль? Она с своей матерью придёт. И с бутылкой.

Последовавшего шёпота я не слышал, после сдержанного смеха донеслось: «А чё, посмотрим».

Теперь Райка подошла к печи, подышала секунду-другую. Я тоже посопел  с плотно закрытыми глазами. Та, вежливо попрощавшись с хозяйкой, вышла в дверь.  Подошла Машка, тронула за плечо. Я натурально испуганно вздрогнул, заикаясь спросил:

-   Что. Уже все ушли?

-   Ага. Проспал ты опять, божий человек.  Голова болит?

-   Ж…  легче. – Мимо прошла Машка Солопова. За ней - остальные. Со смехом все удалились, а Машка позвала к столу:

-   Не обращай внимания. Садись, подкрепись.  Между прочим,  я тебе валенки нашла. Гулять будешь.

-   С тобой? – Спросил я с вызовом. С некоторых пор я стал с ней смелым. Да и держала она меня почти за брата.

-   Нет, с Нинкой.

-   Это ещё с какой? – прикинулся я дурачком.

-   Да узнаешь ещё. Ешь, набирайся сил.

Никаких планов  относительно девок у меня ещё не было.  И вот – само идёт в руки.

Я уже слышал где-то,  что тихих кавалеров любят «озабоченные» матушки: «Вот, повезёт какой-то девке!» Только девки, как я успел заметить, пялили глаза  совсем на других. Но у меня уже хватало ума  отнести их к разряду  «девки - на час». Умом понимал, что моих заслуг  на красавицу не хватит, а  схвачу какую – изведёт проклятая.  А вот такая, как Машка, казалась мне идеальной. Но, надо ж полюбить! А как её любить с таким её носом?

Да и что торопиться? До армии - не имело и смысла. Тут и так жизнь вон какая интересная! Американцев «по маслу» на душу населения уже догнали, и, как сказал Хрущёв, «и в остальном, как по маслу, пойдёт». Назревали события в космосе, Африка – вся в борьбе, в Гане – движение  «Мамми»  нарастает, Патрис Лумумба – маяк освободительного движения! И вообще!…  Жаль, радио не дают по вечерам слушать, а газет в Правлении – только «Сельская  жизнь», да журнал «Пропагандист». Я и это читал запоем, в обед и на перекурах дядю Ваню образовывал. Другие коллеги прислушивались, но стоило Кольке завернуть анекдот в комментарий – забывали всю мою пропаганду.

Это я им прощал, однако. Не мог же простить - распутства. Жёнам, небось, не докладывают об изменах? Да и сам факт в голове не  помещался:  где ж советская передовая молодёжь? Неужто только в газетах? И не правильнее ли сначала  воспитать всех людей поголовно, а потом звать их на подвиги?

Но дела в стране шли,  а в селе у нас было образцовое трёхразовое питание, какого я дома во сне не видел. Со временем и нравственность выправится, полагал я почти уверенно! Пока, однако, нравственность в селе хромала на все человеческие ноги. Дальнее это село, конечно: и свет лишь на пять часов дают в сутки, и женихов там почти нет, но так безмерно пасть?…

В карты мы уже играли в изменённом составе. Дядю Ваню заменила новоявленная Нинка. Краснолицая невеличка 16 лет в чём-то ярком, с грудью, не по летам, бойкая - как и мать её (изредка бывавшая трезвой). Колька, Генка и Сашка частенько играли против нас. Нинка проявляла в игре такой азарт и нетерпимость к фактам, что мы порой выигрывали лишь на скандале. Колька бесился, мат стоял несусветный, общество потело от смеха и удовольствия. Проиграв нам в первый раз и став перед необходимостью покинуть стол, Колька не позволил себе доставить  радость публике сиюминутным уходом.

-   Щас!  Проигравший – платит.  Так? – он обернулся к злопыхателям.  -       Дарю победителям фокус! – «Артист» простёр руки над столом. – Внимание, гражданы и старушки! Дайте мне лист чистой бумаги. Нет, не писаной, не печатной: чистота рук, господа грамодяне! Следите за клиентом! – Подвинув мне лист бумаги, вырванный Машкой  из новой тетради, погладил его пальцами с пристрастием:

-   Бери.  Сминай как хошь, не стесняйся!

Я постарался. (Чёрта с два ты его расправишь, зэк поганый!) Колька взял  двумя пальцами комок, выдержал паузу и объявил: