Борисоглебск Online

23.   Самая  неудачная рыбалка

Любимый овощ Тольки Сурина

Охота на щуку

Охота на Ёрика

Резюме Саньки Горемыкина

-  Да чтоб я ещё когда-нибудь пошёл на эту рыбалку!! – так всякий раз кляли мы неудавшееся удовольствие, чтоб через день-другой подвергнуть себя новому  истязанию.

До  Хопра был добрый десяток километров, до хорошего места на нём для ловли – ещё чуть не столько же.  Поэтому мы предпочитали ходить на рыбалку с ночёвкой.  Фуфайка да удочки – груз нивесть какой, а харч был немудрёный и умещался в популярной тогда у народа дерматиновой сумке.  Юрка Башкатов, самый крупный из нас, а потому самый авторитетный, как правило, брал из дома шмат копчёного сала. Его родители держали полный двор скотины, мать торговала молоком, и  Юрка, всегда сытый «под завязку», сало даже как-то презирал, что на рыбалке удивляло нас особенно приятно. Я, тщедушный потомок алабуховских хохлов,  известных  луководов, брал сноп зелёного луку.  Мать чуть не всё лето держала его в огороде  для продажи. Но я  был к нему  совершенно равнодушен, чем восхищал друзей  не меньше Юрки.  Санька Горемыкин, красавчик и педант, в школе  был отличником. Много из себя понимал, раньше всех стал ходить  летом в носках и кожаных тапках. Особенным он был и на рыбалке: знал множество непонятных нам правил, строго их «блюл»  и ловил рыбы, хоть ты сдохни, больше других. Но уважения он у нас не заработал. Перед выходом он вытряхивал нашу сумку, старательно  укладывал туда свои кульки, пакетики с чаем, солью, пшеном и ещё бог знает с чем.  Мы презрительно морщились:

-   Сам понесёшь!        

Толька Сурин, длинный, безалаберный, отчаянный врун, задира и баламут, создатель всех конфликтных ситуаций – ничего с собой не брал.  Но неизменно спрашивал:

-   Картошку взяли? Я и знал, что главное забыли!

Санька  сурово смотрел на меня, как будто именно я её забыл.  Я не успевал огрызнуться, как  Юрка прекращал балаган: 

 -   Не лошади! И не на год идём.  А у тебя есть картошка – неси. 

 -  Лан, пошли, будет картошка, - обещал Сурин. Но шёл отнюдь не к дому.

 Дом, где он жил с матерью, был без двора и забора, отчего из сеней  сбежала пуховая коза  и мать вязала платки из покупного пуха.  Огородом Толька занимался сам.  Пытаясь вырастить американский батат,  и надеясь на необыкновенный урожай, обещанный продавцом заграничных клубней, он азартно сажал его весной, забывал о нём через месяц, а осенью с трудом отыскивал  жалкие стебли иностранца среди мощных российских лопухов.  Первая и единственная попытка  угостить нас  экзотическим блюдом кончилась плохо.  Мелкие, как орех и сладкие, как примороженные картошки  бесценные Толькины плоды  показались нам мерзостью.  Мы их побросали в воду и бросили б туда и Тольку, если б не берег, такой крутой и коряжистый.

 Но без картошки Толька не мог и предложил  идею, встреченную вначале с сомнением, а потом единогласно поддержанную.  Нет ничего проще – картошку надо было рыть в чужих огородах, мимо которых шла наша дорога. Были неудобства с совестью и некоторый риск. Но наши совесть и страх Толька купил в обмен на обещание заниматься этим самостоятельно. Обещание он выполнял исправно и неоднократно и претензий не имел.

 Теперь в компании не хватало только «Ёрика», Юрки Низовых. И мы направлялись за ним.

 «Ёрик»  был на два-три года моложе нас, щуплый, но прыткий  и истинный люмпен-пролетарий  рыболов:  ни еды, ни удочек, ни даже фуфайки  он не имел.  Он охотно служил всем в любых качествах, особенно Сурину, состоя при нём Санчо Пансой, но в любую минуту был готов надуть кого угодно, надеясь при расплате на ноги  и наше милосердие, за что получал по дороге щелчки  и оплеухи, а на рыбалке свободные удочки,  пай у костра и тепло в общей куче при ночёвке.

 На Хопёр мы добирались, против расчёта, довольно долго, чему виной был увлекающийся Сурин. Накопав пару карманов  картошки,  он передал её Ёрику, а сам полез  в сад Ожерельева, соблазн и муку  «Воровских» и «Кагановичских»  шалопаев. Ёрик, естественно, стал сторожить у плетня, придерживая переполненные карманы с картошкой ладонями. Мы уже  приближались к «соснам», где ещё не было тогда ни кладбища, ни микрорайона, когда услышали вопль Ёрика и, оглянувшись,  увидели его стремительный бег  в противоположную от нас сторону. Из его мелких карманов  крупными брызгами сыпалась в разные стороны молодая картошка. Вслед за ним бешеными скачками  мчался Сурин, хватаясь то одной, то другой рукой за макушку.  Догнав Ёрика, он врезал  ему по затылку, и  тот,  не удержавшись на ногах, растерял остатки Толькиной добычи.  А через плетень перепрыгнул  пожилой кряжистый мужик, помахал вслед им длинной палкой, коротко познакомившейся с Толькиной башкой, и повернул обратно. Мы на всякий случай присели в лопухи и крапиву.

 Ждать пришлось немало.  Толька, верный своему долгу, по новой добывал картошку и, обходя сад Ожерельева, вышел впереди нас с тем же Ёриком,  успев уже выяснить с ним  отношения  по множеству поводов, сопутствующих нелёгкой обязанности красть и  стоять  «на стрёме».   

  Вторая задержка произошла уже в  хопёрском лесу. Шустрый Ёрик, несший наши харчи и Толькины удочки, успевал отклоняться от тропы на деяток-другой метров в поисках ежевики, то отставая, то обгоняя нас, вдруг выскочил впереди  и возбудённым шёпотом сообщил:

 -   Там внизу – щука!  В болоте.

 -   Ну и чё, щука? – остановился Сурин. – Да ты удочку не сломай, задом топаешь, паразит!

 Ёрик пятился от нас, пытаясь  остановить и поразить сенсацией. Он бросил удочки от греха и развёл сколько можно руки:

     -   Вот-т  такая! Лежит и спит. Там, в болоте.

     Сурин на мгновение замер.

 -   Брешешь! Небось – меньше. – Он не любил, когда, когда врали больше чем он, но щука есть щука и, если её поймать, потом такое можно рассказывать!  И пока мы соображали, стоит ли затеваться, Сурин метнулся в колючую низину, призывая нас убедительным воплем:      

  -   Айда, ребя!  Щас мы её поймаем. Надо только замутить это болото.

  Радостный   Ёрик  опередил  всех.   Последним   подошёл   Юрка.   Болото оказалось старицей весьма приличных размеров.  Подход к нему был завален сушняком  с паучиными гнёздами и оброс лианами неизвестных трав. Прыть наша поубавилась: в этом болоте было «с головкой».

  -   Где щука? – спросил Юрка.

  -   Да вон же, как чурка лежит. Ослеп?

  -   Сам ты чурка!   Чего орёшь?  - Юрка разглядел, наконец, рыбину. –Спугнёшь, зараза.

  Чтоб её хорошо разглядеть, нужно было  продраться по крутому склону, обросшему ежевишником  и кустарником.  Щука была всего лишь вдвое меньше, чем показывал Ёрик.  Она лежала так спокойно, что даже плавниками не шевелила.  Наши мозги заработали дружно:

 -    Эх, её б сейчас каменюкой потяжельше…

 -    Да, так ты и попал! Вот, кабы ружьё…

 -    Или  -  сачком.

 -    Да? Эт какой шест надо? Тут метров десять!

 -    Бредень бы…

 -    А коряги?

 -  Тихо, вы, идиоты. Подумать надо. – Юрка сел на валежину и задумался.

 - Надо живца поймать, - предложил Санька Горемыкин и стал разматывать удочку. -  Я – на Хопёр. Где черви?

 -    Ты чё?  Она те ждать будет?

 -    Только не шумите.   Они подолгу спят в это время.

 Мы восхищённо умолкли. Санька исчез, Ёрик за ним  следом. Юрка стал готовить щуковую удочку.  Сурин и я, ничем не занятые, предались  мечтам:

 -    Не, хвост варить не дам, - твёрдо заявил Сурин. -  Домой принесу, всем  покажем.  А то – кто поверит?

 -     Резонно, - соглашался я. - Пойдём, ещё посмотрим.

 Мы шли смотреть хвост, чтоб обновить впечатление.  Щука по-прежнему дремала, и хвост был  в самом деле большой. Подошедший Юрка возразил:

 -    Никаких хвостов! Жаренный – он знаешь какой смак? Мы её вообще всю варить не будем.  Для ухи одной головы  хватит.  Ну.. и ... там, ершей наловим.  С окунями.

  Примчался Ёрик:

  -     Поймал, несёт!  А щука не ушла?

  -   Не.  Где там твой Горемыня? Чего он тебе живца не отдал? Сто лет будет идти.

  -   Не дал. Он его в  фуражке с  водой несёт.

  Нервы напряглись.  Санькин сап мы услышали раньше, чем он появился .  Секля средних размеров в пучке травы и в мокрой фуражке бодро трепыхалась.  Короткий спор: за что цеплять, за ноздри или за спину, и вот уже насаженная за ноздри уклейка в горячей Юркиной руке приближается к берегу. Мы замерли в ожидании счастья. Юрка подошёл  как можно ближе к воде и  щуке и  размахнулся.

  -    Куд-да? – простонал Санька и бросился  к Юрке. - Ты ж её спугнёшь! - Но Юрка уже плюхнул рыбку прямо перед носом щуки, а Санька, не рассчитав рывка, соскользнул по берегу и одновременно  с живцом  вошёл в тёплые воды старицы обеими руками по самые локти.

 До сей поры неясно, рыбы щука испугалась или Санькиного  броска, но её мощный шлепок хвостом по воде потряс наши души  непоправимостью великой утраты.  «Во! - какой хвост был!» - показывал Сурин уже гораздо больше, чем все мы знали, на самом деле. Но горько поддакивали, сами не прочь  преувеличить размеры  ущерба.  Виновные Юрка и Санька  шли впереди, нервно споря. А больше всех был расстроен Ёрик:

  -   Такую щуку вам нашёл!  На целую неделю б жрать хватило! Э-эх, стервецы!

  Мы уже приближались к последнему повороту Хопра, где под упавшей ветлой был закопан котелок, как Сурин вдруг очнулся:    

  -   Ёрик, а удочки мои где?

  Ёрик оторопел, а мы стали проверять свои удочки  и  снасти. У нас всё своё было в порядке, и можно было позубоскалить над растяпами. Пока Ёрик бегал от Сурина, довольно удачно  увёртываясь между деревьев, мы тешились спектаклем, давая советы одному и другому.  Юрка первый возвращался к здравому смыслу:

 -   Иди   за   своей   удочкой   сам.    В   другой   раз   не   будешь  заводить носильщиков!А Ёрик сейчас будет костёр собирать.

Сурин же вдруг, злорадно ухмыляясь, заявил:

-   Нет, милые, шиш вам! Или Ёрик пойдёт, или все. Харчи ваши он тоже забыл! 

Мы галопом кинулись к легендарному болоту. Солнце уже садилось и бог с ней плотвой и краснопёркой с вечерней зорьки – есть уже хотелось  порядком, а в сумке было копчёное сало.

 Солнце совсем село, когда мы  откопали свой котелок. Освобождённый от хлопот по  костру и лежбищу ради будущей ухи «Горемыня»  вернулся почти в кромешной тьме, но без улова.

 -    Чё рыбы не принёс? – Котёл у Ёрика кипел,  и  он голодно следил   за сумкой:  Юрка не давал ни пшена, ни картошки  раньше, чем будет рыба. – Эх,  за водой ток зря ходил. Те сколько раз говорил: первую рыбу  выбрасывать надо, тогда будет ловиться. Грамотей, едрёна вошь, всё он «по науке»!

 Ёрик  свято верил в детские приметы,  да и мы ими особо не пренебрегали. Чего не выбросить, всё равно первой секля попадается.  Поэтому мы молча поддержали Ёрика, а Санька вспылил:

 -    Первую? А я её первую-т  поймал? Она и не клюнула ни разу!

 -    Не, во – даёт!  А щуку то мы на что ловили?

 -    Я вот те ща врежу «по науке», - остервенел Санька, - будет тебе и щука и секля! 

Но мы бойкого Ёрика в обиду не дали.  Было окончательно ясно, кто во всём виноват.

 Усталые и полусонные  мы перекусили хлебом, салом и луком,  причём ни я, ни Юрка не пренебрегали, ни тем, ни другим, ни третьим.  Часть харчей предусмотрительный Юрка оставил  назавтра,   поэтому одно сознание, что в сумке остался недоеденный кусок, заставляло чувствовать себя голодным. Но мы понимали высший смысл  его решения и потому смиренно жевали поджаренные на  костре  кусочки сала, насаженные на зелёный прут. А перед сном  дружно решили, что с зари ловим рыбу в общий котёл. Потом Ёрик варит уху, а мы  ловим каждый себе.

 Ночь была беспокойной: мешали то комары, то холод, то Ёрик, бесконечно метавшийся, либо по нужде, либо от одного благодетеля с фуфайкой к другому. Тем не менее, к утру именно Ёрик был самый свежий, а Сурин, завещав ему  на всё утро удочки, спал до обалдения.

 Ловили мы на один кукан, и это было самое счастливое время.  С гордостью мы несли свою добычу, будь то хоть пескарь (мал – да жирней его рыбы не бывает!), хоть ёрш (костист, да в ухе – первая рыба!).  А уж о плотве, да краснопёрке и речи нет, одни названия слух ласкают. И пора бы уж к костру, к  котлу да за ложки, но Ёрик всё тянет:

 -   Оголодали, что ль?  Больше рыбы – уха слаще! Эт вам - не паршивое сало с поганым луком!

 Кстати  о  сале.  Его  не  мешало  б  прикончить. Эта мысль  пришла  на ум всем сразу, спсибо Ёрику. До ухи ещё далеко, а тут - как раз - Сурин спит, сам себе виноват: нам больше достанется!

 Юрка принёс сумку на берег  - не отрываться ж от рыбалки.

 -    Ёрик, нож где?

 -    И чего вы из-за этого мизера?  - Ёрик повёл себя беспокойно. -  Там и было-т его… Ща, ухи  наварю.  Аппетит только портить с этим салом!

 Юрка стремительно  открыл сумку. Выбросил оттуда скомканные газеты, крошки хлеба, дохлых мух.   Лук, пшено и прочая гадость были налицо. Сала не было.

 -   Ты слопал?   Или   Сурятник?  - Юрка  схватил Ёрика за рубаху.  Мы  за

Ёрика испугались, но голодная злость не позволяла за него вступиться.

-    Что, бить что ли будешь, здоровый дурак? - нагло оскалился хитрец.

Юрка стиснул зубы: это было его больное место. Даже дать хороший щелбан этому заморышу  – после  скандала не оберёшься.

Мы обступили Ёрика.

-   Понятно, почему он всю ночь мыкался. За один раз, что ли не мог схарчить? – Санька искал свой нож и злился вдвойне. –  Куда нож дел?

-    Я ж не хотел всё съесть, про вас думал!

-   Ух, гад!  Дармоед!  Про нас он думал!

Проснулся Сурин. Были у нас и на  него подозрения,  тем  более   что он эту историю воспринял с юмором. И, несмотря на  то, что сами были не на много лучше, (как же, хотели управиться с остатками без него), тем не менее, затеяли следствие.  Признав виновным одного Ёрика,  мы порешили:  ловим  рыбу всяк  себе, а Ёрик варит уху. И чтоб – живо! Пересчитав на всякий случай рыб, которых оказалось не меньше трёх десятков, мы передали их осужденному  на кухонные работы.

-   Пшено тоже считать будете?   -  съязвил непотопляемый Ёрик. Сурин дал ему примиряющий подзатыльник, и мы разошлись по укромным местам.

Лично у меня рыба не ловилась.  Как отрезало!  Заря давно прошла, солнце жарило во всю мощь, хотелось есть и спать одновременно. Я забросил  удочку на «донку»,  (авось сама клюнет и не сорвётся)  и сморённо уткнулся в копну чьего-то сена на берегу. Через минуту меня обнаружил Сурин.  У него тоже не клевало.  А через час мы были вынуждены перебраться под другую копну, что в тени деревьев и нашли там спящих  Юрку с Санькой.  Будить их не было мочи, даже купаться не хотелось. Ни комара, ни муравья, ни мухи!    Блаженный ветерок.

Проснулись мы не иначе, как от голода, потому что все  прочие факторы были для сна благоприятны.  А может, выспались.  Сбегали искупаться и тут заметили, что время далеко за полдень.  Дружно рванули к лагерю, ища ноздрями запах настоявшейся ухи, но налетели на лежбище со спящим Ёриком и вчерашним костром. Котелок с водой висел над  холодными углями, в воде плавали любопытные козявки и сухие листья тальника, что подтверждало: висит он не минут десять.

Это я успел заметить прежде, чем  Ёрик проснулся.  Спросонья он не потягивался, как Сурин, не чавкал губами, как Юрка  и не жмурился, как Санька Горемыкин.  Открыв глаза, он тут же сел на корточки и пообещал:

-   Ща, ща, ребята. Щас будет уха. Уже есть захотели?

Ну, если б хоть без этого дурацкого вопроса!  Да мы не есть хотели! Мы хотели жрать, лопать, трескать! Мы способны были проглотить  самого Ёрика  вместе с котелком и козявками. Нам хотелось рвать и метать!

-   Алька, давай за дровами!  -  рявкнул Юрка.

-   Вы – чё?  Вы – чё? Дров я только принёс! Вон лежат…

-   Санька, давай свои кульки!  - не  слушал его Юрка.

-    Да вы чё?  Вы ж всё перепутаете!  Ты знаешь, что надо вперёд класть?

-    Сурин, чисть рыбу! – К  Ёрику: - Где рыба, скотина?

-    Ну,  чё, рыба?.. Рыба …там. Это…Где и положили…  -  Ёрик неуверенно  заморгал глазами и,  сорвавшись вдруг с места, ринулся  к берегу, где по счёту получил утром рыбу.

-    Ну, если рыбу проворонил – убью!  - вслед пообещал Юрка. Смахнул из котелка мусор, велел мне разжигать костёр, а Саньке   - засыпать пшено.

-    Да тут никто не ходит.  Дикое место, - рассуждал Санька. – Цела наша рыба.  

 -   А  сено кто косил? Пока мы спали – рыба   тю-тю! Это точно, - пророчил Сурин.

 - Ничего,  кашу сварим. Оно, пшено, когда разварится, его много, – утешал я.  Юрка нервно ломал толстенные сучья  и молча бросал мне под ноги.   

 -    Вот она, рыба! – донеслось от берега. – А чёй-то она… -   голос смолк.

 -    Чего она? -  преспросил Юрка, почему-то глядя на нас с Суриным.

 -    Не знаю.  Чего-нибудь она… это… - мы с Толькой  задумались.

 -   Может, её  щука погрызла?  -  предположил Санька.  -  Ведь это сколько мы проспали?

 Ёрик появился с серым лицом. Снизку он нёс на вытянутой, отстранённой от себя руке, как Пятачок лопнувший шарик для друга Ослика.

 -   Ну, и чё  она? Рыба, как рыба. – Юрка  протянул руку за снизкой, но вдруг отдёрнул её, почяв скверный запах.

 Ёрик выпустил  снизку из рук  и захныкал.

 -    Её, должно, на берег моторкой выбросило.  А мухи, вон, смотри…

 Мы ахнули. Все до одной рыбёшки  распухли, их раскрытые от удушья  рты  были набиты, как кашей, опарышем, мелким и обильным.

 -   Вот тебе и поспали, - резюмировал Юрка. – А ты, паразит, чего спал? Тебе что было велено?

-   Чё?  Я ток дров принёс - а вы спите. А я  что, может больше вашего спал?  - Спал он меньше нашего, мы помнили.

-   Убить мало!

В сердцах Юрка врезал пинком по котелку, вода с сырым пшеном веером разлетелась по лесу.

-  Во, дают! Уже и пшено они засыпали, учёные! – Ёрик злорадно посмотрел на  смутившегося Горемыкина. Умному Сане и  распорядительному   Юрке  крыть было нечем.

 Домой мы шли понуро и  без разговоров. Лесом, потом лугом, потом посадками и полем. Жара валила с ног, мозги мутнели от голода.

 -    Да чтоб я…  когда нибудь… - со злой тоской проговорил Юрка.

 -    На эту дурацкую рыбалку…- подхватил  Сурин.

 -    Да ещё с ночёвкой! - поддержал Ёрик.

 -    Не раньше, чем через день-другой, - закончил ехидный Горемыкин,  но мы его дружно не слышали.