Времена наивных, времена обманутых…

Наверное очень многие в России самоотверженно трудились, как оно есть и сейчас, наивно полагая, что именно и другие так же мыслят как и ты. Но… Как показывает время, всегда были, есть и будут такие, кто использует попавшую ему в руки власть в совсем ином русле. 
Рядом с администрацией деревни находилась так называемая сельская интеллигенция: учителя, врачи, зоотехники, зав.клубами, избачи и т.п. Это была наиболее грамотная, образованная, молодая и дееспособная часть сельского населения. Значительная часть сельских корреспондентов вербовалась именно из этой среды. К таким принадлежал например штатный селькор Воронежской областной газеты «Коммуна» и районной газеты г.Павловска «Крепи колхоз» Андрей Иванович Полуэктов. Не удовлетворившись успехами на этом поприще, он решил писать в центральную «Крестьянскую газету».
Биография А. Полуэктова, не примечательная большими взлетами и падениями, в какой-то мере отражает судьбу беспартийного руководителя-хозяйственника, лояльного по отношению к власти. Но все-таки, если судить по тому, что автор сожалеет, что не вступил в партию, а после этому помешал отец-столыпинец (в обычном лексиконе — «кулак», причем еще довоенной формации), его сожаление, если не разочарование, простираются дальше. Даже на таком факте происходит глубинное расслоение крестьянского населения России.
В письмах довольно много примеров сельской интеллигенции, которая благородно и честно служит делу, но немало свидетельств обратного свойства.

«Прошло более года тому назад, как мною было написано письмо на имя «Крестьянской газеты» о наших достижениях в сельском хозяйстве за 1937 г. Редакция мне ответила, поблагодарила за письмо и просила еще писать о хорошем, а также и плохом, которое необходимо искоренять, но ответить я вам так и не посмел до сего времени по следующей причине; я член колхоза имени Дзержинского Лосевского района Воронежской области Полуектов Андрей Иванович работаю в настоящее время зав. хатой-лабораторией и биолабораторией.
Сначала я вам опишу мощность нашего колхоза, а затем и причину молчания. В середине 1929 г. наш колхоз был организован приезжими красноармейцами уроженцами Брянской губернии, служившими в г.Воронеже, в коммуну им.Дзержинского, в которую вошло сельцо Тумановка, как ее называли при помещике Тушневе, в количестве 55-60 дворов, и соседнее село Ливенки в 3 км, где находится сельсовет, 1500 дворов. Но при отливе весной 1930 г. все соседние села отпали и в коммуне им.Дзержинского осталось одно сельцо Тумановка, да приезжие красноармейцы 5 семей. Кроме того, каждый краноармеец перетянул своих родственников с Брянска и составилось 12 семей. Названная коммуна в сельце Тумановка заняла земельную площадь бывшего помещика Тушнева И.Д., которой было 650 га и культурных плодовых садов 33 га, да неудобий 29 га. Кроме того, еще дворы помещиков Мазурина и Свиридова, у которых земля была в других местах, а также и лес, который после революции был присоединен к государственному Шиповскому лесхозу. Сама площадь коммуны расположена возле знаменитого корабельного Шиповского леса, который окутывает коммуну с трех сторон, кроме западной стороны от села Ливенки, в 1931 г. 4 семьи из районного центра сл.Лосево и в 1932 г. из других районов 5 семей, таким образом в 1933 г. уже насчитывалось более 120 семей. Площадь пахотной земли большею частью ровная, черноземная и плодородная,  еще суходольного луга 20 га и лесного кустарника 2 га.
Из обобществленного скота коммунарами, коммуна организовала животноводческие фермы: МТФ — 75 коров, СТФ — 100 голов, ОТФ — 150 голов, ПТФ —200 пчелосемей и 65 голов лошадей. В 1931 г. силами коммуны совершенно на новой площади было построено из обобществленных коммунарами построек хорошая конюшня на 100 голов, коровятник на 120 голов, свинарник на 150 голов, омшаник на 150 пчелосемей, 12 амбаров, мельница, крупорушка и механическая маслобойка, работающие двигателем, от которого динамо освещало электричеством контору, школу, клуб, общежитие на 20 семей и все животноводческие фермы. В клубе имелся стандартный киноаппарат, далее имеется кирпичный завод, вырабатывающий до 200 000 шт. жженого кирпича, фруктовая сушилка и теплица для выращивания ранних овощей, имелся еще питомник, дающий по 25-30 тыс. корней ежегодно посадочного плодового материала, в котором имелись самые лучшего сорта яблоки и груши. За последнее время развили еще и мичуринские сорта, которых имеется более 200 корней яблонь.
В 1934 г. коммуна перешла на устав сельскохозяйственной артели, после чего всем приезжим колхозникам нарезали по 0.5 га огородов, а тем, кто еще обобществлял свои постройки, то колхоз на свои средства на вновь образовавшейся улице построил еще и дома. Таким образом за коллективизацию колхоз возрос в два раза. Кроме вышеуказанного, еще при коммуне имелось три трактора фордзон, три двигателя по 10, 12 и 18 лошадиных сил и сложная молотилка.
При организации МТС ей было сдано 1 двигатель, 3 трактора и 1 молотилка.
Таким образом, на протяжении 8 лет коллективизации колхоз имеет хозяйство в следующем виде: 140 семейств, 75 голов лошадей, 45 коров, 20 голов молодняка рогатого скота, 18 пар рабочих быков, 200 голов овец, 120 голов свиней, 250 пчелосемей, 200 шт. курей плюс к этому 100 коров в единоличном пользовании колхозников, 150 голов овец, 500 шт. курей, 120 голов свиней, 12 пчелосемей— одним словом колхоз стал большевистским, а колхозники в нем стали зажиточными. Это будет верно потому, что колхоз действительно за все годы коллективизации
был по всем кампаниям в районе первым, но за 1938 год по всем своим работам наш колхоз стал в районе последним. Казалось бы, из описанного выше экономического положения нашего колхоза нам, колхозникам, жить в таком колхозе желать лучше некуда, но на самом деле происходит совершенно обратное.
Какие же причины служат тормозом благоприятному экономическому росту нашего колхоза ? Причины эти следующие:
1. С первых дней организации коммуны и до сего времени не потухает вражда между старыми жителями сельца Тумановка, из которых три семьи во время коллективизации раскулачены и высланы и у которых остались ближайшие родственники, и прибывшими новыми семьями, которые организовали коммуну. Часто в открытую ругаются, то старожилы говорят: «Вас черти принесли, если бы вас не было бы, то здесь и колхоза не было бы», то новые жители говорят старым: «Это вам не помещик Тушнев, которому вы поклонялись, как Богу, и крали у него, чего хотели».
Колхоз им. Дзержинского по национальности русский и организаторы коммуны по национальности русские. Нас со слободы Лосеве приехали 4 семьи украинцев и мы до сих пор называемся «хохлами», несмотря на то что представитель Воронежского НКВД, когда они еще с первых дней шефствовали над коммуной, на общем собрании всех колхозников говорил, что национальная рознь в колхозе вредна, но это так и продолжается по сей день. «Вы хахлы, черт вас понаносил сюда — говорят некоторые колхозники. Кроме того, новую улицу, которую заселили дворов 60, назвали «Первомайской», но старые жители сельца Тумановки никогда не называют ее этим именем, а назвали ее «Чертов рог» и в всех разговорах только и слышим: «Чертов рог», «Пойдем на Чертов рог» и т.д.
2. С 1933 г. нет подходящего человека в председатели, которых сменилось уже 4 человека, из них все были самоснабженцы, держали вокруг себя подхалимов, растратчиков и т.д. Примером может служить следующее поведение. В 1933 г. председатель Кузнецов В.Е. снят районными организациями за то, что поехал на пасеку на рысачке, а там ее пчелы заели насмерть. В 1934 г. другой [председатель] Русанов М.Д. этот начал выпивать да по женщинам ходить. Политотдел
МТС его тоже снял, да и после Русанова был тоже назначен районными организациями Бойко Г.И., который по хозяйству как будто бы и ничего, но характером колхозникам не подошел и даже чуть ли не все члены партии просили райком его снять, что и сделали. Его сняли, а он, как говорят, впоследствии оказался троцкист. Далее после него был МТС рекомендован заместитель директора МТС, но тоже оказался самоснабженец и растратчик, и когда он уволился, то судом с него взыскивали 750 руб. После него собрание выбрало обратно бывшего председателя Кузнецова, который тоже оказался нечестным и его парторганизация все же изковеркала, вследствие чего в конце 1937 г. Нарсудом был приговорен к 2 годам, и он за первую половину 1938 г. отбыл свое наказание и уже живет дома. После Кузнецова весь 1938 г. работает кандидат, а с апреля месяца 1938 г. - член партии тов.Никульшин К.В., человек преданный Советской власти и старающийся сделать хорошо для колхоза, но у него почему-то дело идет очень плохо и, как я указал выше, по всем кампаниям [колхоз] идет позорно сзади всех колхозов в районе. Сам товарищ Никульшин с соседнего села Ливенки, из которого в нашем колхозе до 30 семей и есть ему даже родственники, которым он, конечно, делает снисхождение, от чего и зарождается вражда у других колхозников. Дисциплина ослабла. Несмотря на то что все лето стоит хорошая погода, все же с уборкой затянули и до сего времени зябь не закончена, корма в риги с полей не убраны, риги пустые, а полова в поле мокнет под дождем на расстоянии 0.5 км. Кормов для зимовки скота только на половину зимы, а листву в лесу не собирали и лес на расстоянии 1 км. До сего времени не подготовлены  помещения для зимовки скота и даже некоторые не обмазаны. Весь сельскохозяйственный инвентарь разбросан и детишки его разоряют, все косилки и веялки с решотами стоят под дождем. Имеется хорошая баня, но в ней более чем полгода не топилось, и колхозники забыли, когда в ней банились, а ходят и дядю Афоню просят пустить в баню. Советов [Никульшин] со стороны колхозников  не принимает и делает все самовольно, не спрашивает ни членов правления, ни общего собрания колхозников. Так, например, самовольно начал перевозить  весной кирпичный завод в другой яр, где есть глина и песок, но глина, все знают, что для кирпича не годится. Теперь вышло два сарая: плотники делали целый месяц, и они в зиму не укрылись и начали их растаскивать. На старом месте один сарай почти растащили, а второй начинают. Горн полуразвален. В 1938 г. завод не работал и кирпич завозили с других сел. По природно-расходной смете перерасходовали 17 тыс., за что прокурор в местной районной газете объявил председателю и счетоводу еще в июне суд, но до сих пор еще ничего не слышно, а во время отчета за третий квартал по настоянию районных работников  Бобровского С.П. и Бобровского С. И. вынесли за все преступления выговор. Один помещичий дом в саду о двух комнатах вполне исправный стоит сейчас полуразваленный, несмотря на то что в 1937 г. сад дал урожай в 500 т яблок. Их неправильно реализовали и до 100 т погнило. Деньги колхозникам на трудодни ввиду неправильного их расходования только под нажимом района раздали в июне 1938 г. и только тем, которые сумели, так как рвачи всегда получают их раньше. Летом 1938 г., когда скосили клевер, пастухи загнали туда ночью рабочих быков, восемь из них объелись, трех колхозники уже на заре отходили, а пять прирезали, из которых 4 головы председатель самовольно на автомашине другого колхоза сам с одним только пастухом отправил в Воронеж. За четырех быков привез только 2500 руб. Колхозники очень были обеспокоены этим фактом и писали  в «Коммуну» в Воронеж, но при разборе этой заметки вышеупомянутые районные работники совместно с председателем сельсовета Щеголевым добились на общем собрании только выговора председателю. Быки были отправлены без веса и заприходовались только после продажи их в Воронеже. Весной 1938 г. с свинофермы продавали колхозникам поросят по 3- 7 кг за наличный расчет по цене 2.5 руб [за кг]. У некоторых колхозников на следующий день поросята подохли.  Им обратно не продавали и не обменивали на лучшие. Своей же сестре Ногиной А. В. председатель прирезанного поросенка обменил на хорошего, прирезанный же поросенок, как подтвердили другие колхозники, сдох, и на другой день его варили на общем питании, то его сестра не ела. Далее самовольно взял себе поросенка 38 кг, а денег не платил. На заседании правления члены правления этого поросенка не давали. Из-за этого толклись два часа, в конце концов он всех переспорил и взял, но денег так и не платил за него до сего времени. Кроме того, он выписал себе 100 руб. какой-то зарплаты, никто не добьется на основании чего. Поросенка этого еще кормить, он уже более центнера. Для корма привез поросенку 1.30 ц жмыха. Когда колхозники на отчетном собрании задали вопрос: «Где ты жмых взял?» говорит: «Не ваше дело!», а потом сказал, что в Ливенском сельпо, а парторг Русанов говорит, что этот жмых выдается Маслопромом  для колхозников за аккуратную сдачу коровьего масла. Из колхозной кладовой Никульшин выписывает: мед, масло, яйца и другие товары, как мануфактуру, так и кожаное только любимчикам. Так, например, неделю тому назад выписал по одной паре новых голенищ бригадирам полеводческих бригад, из которых один, Данилов Иван Васильевич, ему родственник и который уже два месяца не хочет работать и большую возможность имеет сам купить. Неоднократно были постановления правления и общего собрания, чтобы по ордерам из кладовой не выписывать что-либо и для кого-то, а если есть, то необходимо все это распределять на трудодни согласно сельскохозяйственного устава.
Будучи сам предколхоза и членом правления Ливенского сельпо поставил торговать в ларек тоже ливенского — Крынина С.А., который был в 1932 г. животноводом и растранжирил 51 поросенка, за что был судим на 5 лет, но отбыл наказание за 2 года, был исключен из колхоза и до сих пор не принят, но живет в колхозе и в ларьке торгует не как говорит правление, а как говорит предколхоза,  в результате чего у Крынина С.А. все дети одеты и обуты, а одна вдова с Брянска, муж которой тов. Зайцев Ф.А. был членом партии и еще при организации коммуны помер, никак не выпросит трем школьникам хоть одну одежину, а они, между прочим, были.
Есть еще масса безобразий, но будет достаточно и этих для того, чтобы расследовать их и положить им конец. Между прочим, обо всех этих безобразиях колхозники пишут в райгазету «Крепи колхоз», в Воронежскую областную газету «Коммуна», но результатов пока ровным счетом никаких, поэтому я решил написать в центральную «Крестьянскую газету». Надеюсь, что она положит конец этим безобразиям, которые разваливают наш колхоз.»

РГАЭ. Ф.396. Оп.Ю. Д.19. Л.189-192(об). Подлинник. Рукопись.

Сразу видно, что А.И.Полуэктов — человек незаурядный, весьма наблюдательный, хотя, бесспорно, типичный сын своего времени. Одной из причин неудовлетворительного состояния колхозных дел автор считает трения на национальной почве. Однако проблема была не столько в национальности,  сколько в живучести старой общинной психологии, разделении людей на «своих» деревенских, и пришлых — «чужих». На последних, естественно,  переносилась часть вины за то, что происходило в деревне в последние годы. В свою очередь пришлым гораздо резче бросались в глаза семейственность, кумовство, круговая порука, перекочевавшие из старой деревни в колхозную жизнь. Чаще всего пришлые гораздо острее воспринимали безобразия, творившиеся в деревне, писали о них газеты, а это углубляло взаимную неприязнь, а если дело доходило до критики начальства,тогда преследованиям не было конца. Главную же причину развала колхозного  хозяйства А.И.Полуэктов видит в кадровой проблеме, в председательской чехарде, неумелых действиях тех или иных руководителей хозяйств. Интересна и биография этого человека, которую он сам рассказал в том же письме:

«Теперь я скажу, что я за человек и почему я попал из Лосево в колхоз им. Дзержинского.
Я — крестьянин сл.Лосево, жил в центре слободы. Отец мой был бедняк, имел отхожий заработок, гонял лесные плоты с Калача по реке Дон до Ростова.
Я родился в 1886 г. До 1897 г. я кончил сельскую школу и в 1898 г., подзадоренный своим отцом, я поступил мальчиком к торговцу Микушину Михаилу Егоровичу в г. Павловск/ на Дону, прослужил у него более двух лет задаром, как тогда договаривались или был такой порядок оплаты мальчикам, что за то, чтобы подучить торговать, поступали и работали мальчики бесплатно. Проработав у торговца более двух лет, отец зимой 1900 г. меня от торговца взял домой, ты, говорит, у меня один, а здесь тебе тяжело, весь в дегте, керосине и уголье: лавка была черная. Когда я переехал в Лосево, и мы занялись сельским хозяйством, то летом от несчастного случая случился пожар от мельницы уже в начале августа, и от этого пожара сгорело 450 дворов — почти весь центр слободы, в том числе сгорело и наше все имущество до основания, так как мы жили недалеко  от начала пожара. Кроме недвижимого имущества, сгорело и все движимое, что было из животных, также весь скарб в хате. Мы с отцом в то время были за 8 км. Оставшись с одной кобылой с одним глазом, которую сейчас же и продали за 17 руб., как сегодня это помню, переехали жить к дедушке материному отцу. Он был крепкий средняк, а я договорился опять с местным торговцем и начал у него служить до самой русско-германской войны, от которого меня и взяли в 1916 г. на войну. После пожара и до войны мы с отцом нажили лошадь и корову, а также построили хату: передняя комната деревянная, а вторая —чисто коловая. Во время моей службы [у торговца] я уже не стремился заниматься сельским хозяйством, а начал изучать торговое дело. Выписывал журналы по товароведению и, кроме того, выписал бухгалтерские курсы, которые я кончил еще до войны, но работать по счетоводству мне не удалось, так как был взят на войну. Отец же все отбивал меня в сельское хозяйство, и когда вышел Столыпинский закон о закреплении душевых наделов, то мой отец закрепил три надела: свой, матери и мой. Я начал возражать отцу, что он мне не нужен, но закон давал права отцу даже не спрашивать детей о их согласии закреплять. Так меня за такое действие отца и сейчас некоторые колхозники, которых я задеваю в газете или на общем собрании за непорядки, называют столыпинцем, угрожают — мы тебе покажем. Некоторые по злобе даже говорят, что я будто скрылся из слободы Лосеве, чтобы меня там не трогали, но дело совершенно обстоит иначе и не заслуживает того, в чем меня враги обвиняют.
Во время военных действий я на военной службе прошел учебную команду и был произведен в младшие унтер-офицеры и стремился выслужиться у старого начальства, но с наступлением Февральской революции я был в маршевой роте 189 пехотного полка, стоящего в г.Мценске Орловской губернии и познакомился с одним рабочим из Москвы по фамилии Сергеев, который пояснял мне значение Февральской революции. Я примкнул к нему, и нас рота избрала первыми депутатами  в солдатское собрание, а с отправкой нашей роты на фронт, я обратно и на фронте был  выбран в ротный комитет в культурно-просветительскую комиссию 2-го Финлянского стрелкового полка и библиотекарем пулеметной команды, где начал читать современную революционную литературу. Выступал на революционном митинге во время керенщины, за что хотели меня арестовать, но я скрылся, так как митинг двух полков был в лесу. Свидетель этому — мой товарищ в Лосеве и сейчас жив. Я выступал против наступления, против продолжения войны. Перед Октябрьской революцией наш полк ехал защищать Временное буржуазное правительство в Петроград, но по пути разложился в большевизме и остановился на станции Шклов, где и пробыл до демобилизации после Октябрьской революции. По демобилизации я прибыл в сл.Лосево, где активно начал участвовать в революционных делах, после чего меня избрали в первый Лосевский сельсовет. В сельсовете я был избран в комиссию по конфискации буржуазного имущества, где я в первую очередь конфисковал имущество своего хозяина. Во время передвижения фронта я от казаков укрывался, а когда они удирали и прибывали в нашу местность красноармейцы, я обратно работал на советской [работе]. Мой меньший брат сначала вступил в Красную Гвардию, а затем в Красную Армию, в которой прослужил 7 лет и за отца его тоже обвиняли, не считали, что он партизан. В 1919 г. был на Павловском уездном съезде советов, после которого я остался служить в г. Павловске и занимал различные должности вплоть до заведующего Укуспромом при Уездном Народном Хозяйстве*. В Павловске я прослужил три года. До службы в г. Павловске у меня собралось  семейство 16 человек и мне очень трудно жилось в Павловске, где у меня было только 4 души детей, остальные были в Лосеве. Я страшно голодал и вынужден был оставить службу в Павловске и переехал в Лосево. В то время у меня не было ни лошади, ни коровы. Во время моей службы в Павловске мы, четыре лосевские товарищи, организовали колхоз из 15 домохозяев и во время налета Колесниковской банды в Лосево наш один колхозник был убит бандой в центре Лосеве на площади, а мы, организаторы, все еще служили в Павловске. Когда мы все приехали в Лосево после ухода банды, то нам свой колхоз спасти не удалось, он весь рассыпался — все колхозники разом подали заявление о выходе из него. Это было в 1922 г. Уездные же организации нас из Павловска в то время не отпускали. Уездная парторганизация всех служащих приглашала в партию, но мой товарищ, с которым стояли на квартире, так разбил мое желание, что я и порвал  эту анкету, а впоследствии оказалось, что этого товарища раскулачили и выслали в Караганду. Я, конечно, осознал в дальнейшем роль партии в социалистической  революции и подавал заявление вторично, но это заявление разобрали заочно и один товарищ, как мне после говорили, упрекнул меня отцомстолыпинцем.  Так на этом дело и засохло. Когда я переехал в Лосево, то меня немедленно избрали членом правления Лосевского кредитного товарищества, где оно реконструировалось на советский лад. Я от имени кредитного товарищества организовал торговлю как спец по этому делу, где торговал год, а затем был
членом ревизкома кредитного товарищества два года, а затем избрали членом ревизионной комиссии Лосевского райпотребсоюза, где я проработал два года. Во время коллективизации вступил в колхоз «Красная деревня» в 1929 г., проработал три осенних месяца в качестве счетовода, а затем в январе 1930 г. во время сплошной коллективизации колхоз переименовали в «Красное Лосево» и меня избрали членом правления колхоза и заместителем председателя. Во время отлива** правление переизбрали, и я опять избираюсь заместителем председателя и заведующим 1-ым участком колхоза в центре слободы Лосево — более 500 дворов. После годовой работы в колхозе, где я один из первых обобществил сельхозинвентарь и тягловую силу, а затем меня переизбирают в члены ревизионной комиссии колхоза. Парторганизация дает мне основную работу счетовода в Лосевском сельпо.
У меня было два сына — оба трактористы. Один из них практически проработал год на тракторе, а другой, красноармеец, проходил тракторные курсы, и вот их председатель коммуны им. Дзержинского начал переманивать в коммуну, после чего они согласились поехать с разрешения райкома, так как в Лосево были лишние трактористы, а коммуне их не хватало. Когда они, проработав там 1931 г., тогда их пригласили вступить членами в коммуну и в августе 1931 г. зачислили. Затем председатель стал приглашать и меня в коммуну. Когда я согласился, правление коммуны меня потребовало снять с работы в Лосевском сельпо и переехать к ним на работу, что я и сделал 10 января 1932 г. Сначала работал полеводом два года, потом заведующим МТФ, затем два года секретарем правления, а после МТС меня назначила зав. хатой-лабораторией, которую я и организовал, а в 1938 г. к хате-лаборатории областной земельный отдел присоединил биолабораторию. За все время в колхозе им. Дзержинского вел очень активную работу по учебе колхозников, два года был заведующий сельскохозяйственным кружком, член драмкружка, член хорового кружка, а затем являюсь членом всех добровольных обществ: МОПР, «Радиолюбитель», «Долой неграмотность», «Осовиахим». Все государственные обязательные и добровольные платежи уплачиваю впереди других, начиная с 1920 г. За последнее время не один раз
объявлялось в газете «Крепи колхоз» о досрочной уплате мной платежей. В настоящее время состою в депутатской группе при Ливенском сельсовете в торгово-заготовительной секции. Далее состою селькором своей колхозной стенгазеты, райгазеты «Крепи колхоз» и областной Воронежской «Коммуны». За селькоровскую работу очень много терплю материального ущерба в своем семействе. В начале 1938 г. меня избрали членом редколлегии колхозной стенгазеты. Я поставил работу в стенгазете так, что неделю тому назад газета «Крепи колхоз» отмечала на своих страницах ее как одну из лучших стенгазет по району. За притеснения в работе селькора я жаловался райгазете «Крепи колхоз». Ничего не выходит, так как вызовут парторга или председателя в район, и они на словах отчитаются, и я опять виноват. Дальше я обратился к областному прокурору, но результатов пока не вижу никаких. Тем колхозникам, которым колхоз должен строить дома, как я указывал выше, то строились они незаконно, о чем я писал в газеты, но дела не исправил, а злобы для себя наделал немало. Мои заметки, которые я пишу в «Крепи колхоз» я их пишу открыто и подписываю правильно свою фамилию. Я считаю, что правду нужно писать везде и всюду и выполняю слова тов. Сталина, что печать есть сильнейшее оружие, которое выкорчевывает всех симулянтов, самоснабженцев, горлопаев, захватчиков и вредителей.
Поэтому я так все и делаю. Но те люди, которые противо правды стоят, они настолько обросли неправдой, что их не возьмет и двенадцатидюймовая пушка, так как у них армия подхалимов имеется такая, что когда начнешь говорить о правде, то тебя понимают в обратную сторону и даже причисляют к контреволюционерам.
Неделю тому назад меня избрали членом ревизионной комиссии, хотели председателем, но я сказал, что работаю зав. хатой-биолабораторией и мне очень трудно, тогда заменили другим, трактористом, и общее собрание дало наказ проревизировать все отрасли колхоза, так как с начала коммуны и до сего времени правильной ревизии в колхозе не было, а поэтому, я считаю, и колхоз разваливается. Я, конечно, это дело сделаю, но нужна свыше помощь. Если ее не будет, то получится, как это получилось в 1932 г., когда ревизионная комиссия начала делать глубокую ревизию и затрагивать кой-кого, то она попала в распоряжение  НКВД и просидела два месяца, а враги в это время восторжествовали.
10 ноября 1938 г.»

РГАЭ. Ф.396. Оп.Ю. Д. 19. Л.193-195(об). Подлинник. Рукопись.

* Управление кустарной промышленности при уездном совете народного хозяйства.
**. Имеется ввиду отлив из колхозов весной 1930 г.