Трагическая судьба Тамбовского Триумвирата. (Страница 1 из 2)

Так трагически закончилась жизнь последнего из членов Тамбовского триумвирата. Уже назначенный высочайшим Указом градоначальником столицы, отошедший от дел Губернатора Тамбовской губернии, но не прощенный Тамбовскими эсерами, так и не ушел от их мести, как они считали, за свою жестокость, как не минули такой же жестокой мести и два его соратники - Богданович и Луженовский…

Слева – Губернатор Тамбовской губернии, справа, среди троих возможно, Богданович и Луженовский.

1905 год. Тамбов.

14 октября 1905 года на красной бумаге, была отпечатана прокламация.

«Партия социалистов-революционеров.
В борьбе обретешь ты право свое.
Товарищи! Насилие совершилось. Гнусное, вероломное насилие.
Проклятье врагам народа, проклятье насильникам над мирною борьбою рабочих!
Довольно терпеть их! О, если-бы народ имел возможность привлечь их к суду! Но  народа нет прав, права все у них, врагов народа, защитников капиталистов! И право отвечать насилием на мирную борьбу рабочих дано им! Закон за них. Народу остается только месть.
Пусть будет она беспощадной! Трепещите, чиновные злодеи, народной мести.
Вот имена главных врагов народа, главных виновников насилий над забастовавшими рабочими и учащимися: губернатор фон-дер-Лауниц, вице-губернатор Богданович, полицеймейстер Старынкевич, жандармские полковники Семенов и Эрнст. С ними погибнут и вожаки черной сотни, Луженовский и Кишкин. Мы уважаем печатное слово, но кто употребляет его, как орудие доноса, недостоин пощады. Этих лиц тамбовский комитет партии социалистов-революционеров, во имя правды, во имя великой народной борьбы, признает достойными смертельной казни. У нас нет другого средства борьбы. Только казнью главных виновников можем мы отвечать на зверства палачей самодержавия, на них наглое издевательство над мирною борьбою рабочих.
Эти лица вне закона. Всех, кому дорого дело народной борьбы, зовем мы на месть. Пусть каждый, в ком не умерла честь и совесть, сочтет священным долгом стереть с лица земли этих злейших врагов народа! Довольно мирных средств! Они пошли на насилие, пусть оно падет на головы их, пусть пролитая кровь детей отзовется на них. Какое зверство: детей били, били до полусмерти по приказу губернатора и он сам лично руководил избиением. Смерть, смерть злодею! Слава тому, кто отмстит за страдания и кровь! Выше нет этой доли, выше нет счастья мщения врагам народа! Ничемь нельзя дорожить пред святым делом народной мести! Трепещите, чиновные злодеи, месть друзей народа всюду найдет Вас!
Долой палачей! Проклятье и смерть злодеям! Да здравствует безпощадная народная борьба! Да здравствует освобождения России!
Тамбовская Партия Социалистов-Революционеров.
14 октября 1905 года.

Увы, судьба распорядилась так, что все три активных деятеля тамбовской губернии, поплатились жизнями, как считали эсеры, за свои злодеяния.

Россия вступала в новый период своего бытия, и потребность в людях, способных к государственному служению, была велика. Первоначально фон дер Лауница назначили вице-губернатором Архангельской губернии. А спустя год и семь месяцев 28 августа 1902 г. перевели по указу императора Николая II на пост губернатора Тамбовской губернии.
По своим политическим взглядам барон был ярым монархистом и русским националистом. Во время событий 1905-1907 годов он всячески боролся с революционной деятельностью. Во время того, как по всей стране начинались мятежи в 1905 году он и его помощники создали Тамбовский Союз Русских Людей, который жестоко подавил революционное движение в Тамбовской губернии. На вопрос Петра Аркадьевича Столыпина, бывшего в ту пору губернатором соседней Саратовской губернии, которую полностью захватила революционная анархия и где вовсю полыхали имения и усадьбы, что – в короткий срок и малыми силами – ему помогло справиться с этим разрушительным смерчем, Владимир Федорович "поделился секретом": "Вера в Бога и твердая рука".
В результате проявленных успехов по борьбе с революционным движением Владимир Федорович Фон Дер Лауниц с 23 декабря 1905 (5 января 1906) был назначен градоначальником Санкт-Петербурга.
В период его градоначальства в столице:
- 27 апреля (10 мая) 1906 — в Таврическом дворце начала работу Государственная дума Российской империи I созыва.
- Организованы курсы по подготовке брандмейстеров.
- Открыты высшие женские историко-литературные и юридические курсы.
- На Охте появилось первое в этом районе среднее учебное заведение — частная женская гимназия Л. И. Нехорошевой.
- На Театральной площади установлен памятник М. И. Глинке.
- Санкт-Петербургское 1-е Общественное собрание переименовано в «Екатерининское Собрание в Санкт-Петербурге».
Занимая пост градоначальника барон своей твёрдой рукой продолжал бороться с революционной деятельностью. Он открыто поддерживал монархические организации, такие как Союз русских людей и Союз русского народа, возглавляемых Н. М. Юскевичем-Красковским. Он не только вооружал националистов, но им также была выдана денежная награда в размере 2000 рублей убийцам депутата I Государственной Думы М. Я. Герценштейна. Его деятельность активно поддерживала церковь и его благословил сам святой Иоанн Кронштадтский. Сам барон в свою очередь активно поддерживал русскую православную церковь.
. (https://vmulder.livejournal.com/141817.html)

Владимир Феодорович взял на себя инициативу по устройству местного лазарета для раненых на театр войны. В губернской типографии он отпечатал книгу с
тем, чтобы вырученная прибыль пошла в фонд устройства больницы Красного Креста имени Преподобного Серафима. Впоследствии Преосвященный
Иннокентий, нынешний Экзарх Грузии, принял на себя председательство в этом комитете, по уходу ранеными.

Владимир Феодорович из Тамбова и с успехом продолжал начатое дело.
Деятельным сотрудником его в этом деле явился Гавриил Николаевич Луженовский.
-— Впервые Владимир Феодорович познакомился с Луженовским в январе месяце 1903 года, когда Луженовский явился к нему в хлопотах о разрешении студенческого вечера. Луженовский вернулся от губернатора, очарованный, его добротою, разумным взглядом на вещи и мудростью администратора. С тех пор завязались между ними постоянные сношения перешедшие постепенно в дружбу.
-— Когда наш флот стал терпеть жестокие потери и неудачи, Луженовский, горячий патриот, после жаркой схватки с врагами родины, первый положил основание добровольному фонду на возобновление русского военного флота.
— Дело было так. На другой день по получении известия о внезапном нападении в Порт-Артуре японцев на наши суда, Гавриил Николаевич сидел в кабинете с сослуживцами, присяжными поверенными. Среди адвокатов шел оживленный
разговор на злобу дня.
— Вдруг Гавриил Николаевич слышит голос одного адвоката из польских жидов:
— Наконец то нас проучили. Давно бы пора. Так нам и надо. Ура, началось! Так погибнет и весь русский флот...
Можно представить себ всю остроту страшной боли, которую почувствовал патриот Луженовский при этих словах.
В то время еще общество русское открыто не разделялось на „правых" и „левых".
— Гавриил Николаевич, при низких словах адвоката с его хамскою радостью, вскочил с места и, выпрямившись во весь свой богатырский рост, громко крикнул на него:
— Как смеешь ты, при нас, русских, радоваться русскому горю, русскому поражение? Только низкий изменник или жид, может радоваться унижению своего отечества!
Вид его мощной фигуры был настолько грозен, что присутствовавшие в комнате адвокаты, поддерживавшие мнение польского жида адвоката, сразу примолкли, а тот, испугавшись, бледный как полотно, поспешил скрыться.
— Уничтожать одни броненосцы, соберем денег на другие!.. кричал вслед ему Луженовский, вне себя.
Сказав еще несколько гневных слов по адресу низких людей, при полном молчаньи смущенных его правдивым словом товарищей, Гавриил Николаевич уехал домой. Там, даже среди горячо любимой семьи, он долго не мог прийти в
себя от волнения, а подступавшие слезы просто душили его.
— Едва овладев собою, Гавриил Николаевич захватил солидную сумму денег, поехал к вице-губернатору, за отсутствием из Тамбова Вл. Феод. исправлявшему обязанность губернатора. Но вице-губернатор по чиновнически отнесся к патриотическому начинанию Луженовского, отказался принять деньги, ссылаясь на то, что „никаких на то распоряжений из Петербурга нет",
— Огорченный до глубины души, Гавриил Николаевич тотчас отправляется на почту и переводит деньги военному министру при горячей, полной пылкой любви к родине, телеграмме. Ответом на нее последовало Высочайшая благодарность и разрешение был сбор пожертвований, в котором деньги Луженовского составили первую лепту на возобновление русского военного флота.
По своем приезде в Тамбов, Владимир Феодорович к мысли Гавриила Николаевича Луженовского об открытии сбора на усиление флота отнесся самым живейшим образом. Не смотря на все наши военные неудачи Владимир Феодорович глубоко верил в величие, силу и славу родины, вселял эту веру
во всех окружающих, поддерживал у всех бодрость духа, неустанно везде и всегда повторяя: „велик Бог земли русской". Гавриил Николаевич тотчас начал собирать пожертвования и притом не только на флот, но и на нужды Красного Креста и явился Владимиру Феодоровичу самым энергичным сотрудником в деле помощи раненым воинам. Война сблизила их еще теснее, и в общих заботах о благе родины они стали друзьями

Никогда прежде не занимаясь литературой, Луженовский, став во главе монархистов, силою борьбы за исконные начала земли русской был вынужден взяться за перо, и показал здесь также большой талант, глубокое понимайте и знание истории русского народа и древнейших исторических литературных памятников. Статьи его обращали на себя общее внимание и тесно сблизили с ним двух лиц в городе — Преосвященного Иннокентия, Епископа Тамбовского и Владимира Феодоровича. Оба они, как Преосвященный Иннокентий, так и Владимир Феодорович, в то время являлись, как светильники, стоящие на верху горы, примером людей мужественных, умных, пламенно любивших Родину свою и беззаветно преданных Государю, как Высшему Печальнику о земле Русской.
— И все трое стали предметом жидовской злобы и травли. В подметных письмах им всем троим постоянно угрожали смертью. Голову Преосвященного Иннокентия революционеры оценили в солидную сумму денег в вид награды убийце. Но никакие угрозы не могли устрашить борцов за величие и славу Родины, и все трое все теснее и теснее сближались между собою.
— С монархическими идеями Г. Н. Луженовского, проводимыми им в печати, конечно всецело были согласны оба столпа патриотизма в Тамбове —Владимир Феодорович и Преосвященный Иннокентий. Владимир Феодорович зачитывался статьями Луженовского; почерпая в них глубокое убеждение в потребности для России только Самодержавного строя с единением Царя с коренным русским народом посредством земских соборов. Эти статьи и постоянные беседы о самодержавии помогли Владимиру Феодоровнчу остаться непоколебимым в своем взгляде на Самодержавие даже в те ужасные дни, когда вследствие низкой измены главных сановников зашаталась вера в святость и необходимость для России Самодержавия и стоящих у кормила государственная корабля.
— Внутренняя смута между тем все разгоралась и разгоралась. Возвещавшиеся преобразования были маслом в огне политического безумия. Революционные элементы становились все разнузданнее и борьба с ними, вследствие потакательств сверху, все затруднительнее. Губернаторам понадобились талантливые и убежденные сотрудники. Владимир Феодорович предложил Луженовскому должность советника губернского правления-- первый для него пункт ко вступлению в ряды высшей администрации. Луженовский понял Владимира Феодоровича устами последнего его звало на службу отечество, очутившееся в величайшей опасности, и он принял предложенный пост. Как только распространился об этом слух, все Тамбовские революционеры заволновались и тотчас начали пачкать имя патриота Луженовского обвинением в погоне за тепленьким местечком.
— Назначение Гавриила Николаевича ввиду того, что он на государственной службе не был, сразу на должность шестого класса, вызвало необходимость со стороны Владимира Феодоровича серьезных настояний пред Министерством, которое уступило лишь 14 летней опытности губернатора и его огромному авторитету.— Высочайший указ о назначении состоялся и сделался известным 7 апреля 1905 г. В август месяце того же года приехал переведенный из Уфы новый вице-губернатор Николай Евгениевич Богданович молодой, энергичный, горячий и искренний патриот и также твердо продолжал борьбу с революционными элементами, как и его сослуживцы — Владимир Феодорович и Гавриил Николаевич. Поняли тогда революционеры, что в Тамбове дело их проиграно: вокруг энергичного и честного рыцаря без страха и упрека, Владимира Феодоровича, сплотились его ближайшие помощники: вице-губернатор Богданович и старший советник губернского правления, Луженовский, воодушевляемые единством мыслей и благословением Преосвященного Иннокентия. Образовался светский триумвират верных слуг Самодержавного Царя и России. Триумвират этот грозил революционной гидре смертью, и потому против него она подняла все свои шипящие головы.

Начались крупные мужичьи бунты.
Бунты кипели по соседству в Саратовской губ:, в Воронежской, а в Тамбовской в 1-й половине 1905 года еще спокойно было. Как вдруг 15 июля получается известие, что происходит мужичий бунт и грабеж имений М.Г. Петрово-Соловово, И.И. Сатина, расположенных на границе Балашовскаго и Кирсановскаго уездов —крестьянами села Моршань-Лядовка, Кирсановского уезда.

Берем из дневника того времени целиком описание этого бунта, типичного по тому времени для многих местностей взбудораженной России...( Константин Богоявленский).
— „Еще с весны 1905 года в нашей местности циркулировали слухи, что в ближайших экономиях будут земельные беспорядки. Говорили, что весною крестьяне думают самовольно пахать владельческие земли, но слухи оказались вздорными и жизнь шла своим чередом; никто чужого ничего не брал, все было тихо и смирно, никаких особенных признаков в селе, указывающих на беспорядки, не было. Правда, въ виду того, что село находится на самой границе с Балашовским уездом, Саратовской губернии стали в мае месяце упорно держаться слухи, что в соседнем сел. Михайловке, Балашовскаго уезда, настроение неспокойно, что будто бы большая группа лиц ездила в какой то Бобылевский лес на какую то большую сходку, где участвовали до 400 человек, в том числе много из с. Михайловки. И опять все таки в нашем сел спокойно приступили к летним работам. Скосили рожь рано: начали косить около Петрова дня. Рожь убрали, копны были в поле; овес еще не поспел.
Наступило временное затишье в работе.
..Незадолго до предстоящего людского пожара не было заметно ничего особенного. Так в лесу, в кучах сухих листьев, валежника и бурелома бог весть как и откуда, потянет дымок и поползут сизые молчаливые струйки. Лес еще кажется спокойным и торжественным и звонко раздаются в нем голоса веселых птиц. Но дым пробивается сильнее, и под вековыми наметами чувствуется пламя. Зловещими космами расползается дым между мшистыми стволами, пробирается по земле и тянется выше к зеленым веткам, как будто хочет одурманить их, чтобы потом пожар захватил их врасплох и заставил запылать могучим живым костром, полным дикой разрушительной силы...
Вот в это то время, около 10 июля, и началось смутное время в нашей местности. Сначала началось простым ночным воровством копен с полей в небольших размерах, но день за днем оно все увеличивалось. Уже с 12 числа это ночное воровство копен стало принимать угрожающий характер. Встаешь утром и слышишь: — „говорят, у того то сегодня увезли 30—40 копен, — у того то в имении ночью караульщики встретили обоз в 50 подвод". . .
Дело начинало принимать характер массового ночного грабежа. Но вот 14 июля около 10 часов ночи, точно в набат, по селу заговорили: „повещают завтра ехать к Солово за копнами, да не ему возить, а себе"... На селе раздался около этого времени выстрел, точно какой то сигнал, а затем послышались: крик, визг, песни, ржанье лошадей, скрип колес... и точно с высоты минарета, громко, звонко раздается в вечернем воздухе: „братцы, настало золотое время, берем все у помещиков, отработались мы им; — чуть свет прогнавши коров, всем ехать к Солово себе за копнами. Кто не поедет, тот изменник, сжечь его, разорить его"... Послышался конский топот верховых всадников-вестовщиков с ружьями за плечами...
„Назад, дураки!; — Зачем ночью? Все наше...Пришла еще весной золотая грамота — брать себе
все у помещиков... Утром все к Солово"... Об этой „золотой грамоте" все говорили, но никто ее не видал. Она точно с неба упала к ним и оставалась для всех таинственной, но в нее верили, на нее ссылались, когда убеждали непокорных, и даже понимали каких то неизвестных людей, которые эту бумагу читали. Написана она серебряными буквами и украшена золотым орлом.
Оказывается, этой ночью как в предыдущая ночи, транспорт подвод в 50 —вздумал ехать в ночной грабеж за копнами... Но приехали Михайловские вестовые, повестили всем ехать утром рано, как прогонять коров в стадо, открыто в дневной разбой. Выстрел ружейный был сигналом общего схода. Вот образовалась группа. Стоит агитатор с ружьем за плечами и беспощадно
ругает всех и вся, с ним несогласных. К нему подходить почтенный старик и грозно говорить: „Ты чей?! ты что это мутишь здесь народ"? — А тебе что нужно? Будешь возить завтра копны?" — говорить тот. „Нет" — отвечает старик. — „Так убирайся, куда Макар телят не гонял, пока жив, а то сейчас убью.— Видно богат, что за господь стоишь. Тебя красным петушком угостить нужно... Так, братцы"... Толпа- гогочет... Благочестивый старичок, не встречая поддержки
в толпе евоных, пятами, да к себе на задворки, да без памяти домой. А безумная толпа рада . . .
Как же наступила ея ., золотая пора"!... Раздаются песни, победные клики, заиграла на щеках выпитая чарка вина, услужливо припасенного агитаторами...
Шум... крики, песни...Жутко стало на сердце... Вот оно... начинается.. —
невольно думалось... и страшно стало на душе, больно на сердце за этот темный люд, за эту темную массу, которой, точно курильщику опиума, соседние проходимцы обещали волшебные картины из „золотой поры" с золотыми грамотами". „Не ведят бо, что творят"--- вспоминаются слова евангелия... И жалко до глубины души становится эту несчастную жертву доверия злобным агитаторами. .
Не спалось... Едва пришлось вздремнуть, не более двух часов. Тяжелый кошмарный двухчасовой сон под 15 июля разрешился, когда до чуткого, тревожного слуха дошел топот и скрип нескольких сотен телег, ржанье коней и веселый, точно на пиру говор ездоков.— То отправилось все село,
в несколько сот подвод на дневной грабеж в соседнею экономию Петрово-Соловово...
Робких было немного. Большинство с какой то пьяной поспешностью собирались в путь, запасаясь кольями, вилами, топорами, кто чем попало; запрягали телеги, забирали мешки, чтобы грабить барское добро, на что, по общему убеждению, теперь они имеют право.
Чудилось из старых, седых, времен... То будто татарская орда, скрипя множеством телег, поднялась в набег на Святую Русь... То казацкая вольница идет грабить чужое добро... То чернь Пугачевская катить лавиной, все уничтожая на пути... С трудом раскрылись- отяжелевшие веки... В глазах круги. Спешу в церковь помолиться Богу.
Как больно, как горько было видеть впервые днем, во время служения литургии, из окон алтаря громадную вереницу уже награбленных, полных возов... Лошадей гонять рысью, точно боятся, как бы не опоздать с грабежом, как бы другие более не захватили.
К концу обедни уже уехали все снова. Рассказывают, что во время первой поездки народа за чужими копнами, весь огромный обоз захватываем в поле крестьян, которые накладывали или свои личные (испольной работы) копны, или барские, чтобы везти их по назначению, т. е.: свои к себе, барские на барское гумно. Тогда агитаторы приказывали им складывать испольныя свои копна с возов назад, а барские везти к себе домой.
Один мужичек заупрямился, говоря, что не будет грабить, что это — грех. Тогда агитатор зажигает спичку, подходить к возу и говорить мужичку: „накладывай барское и вези со всеми к себе домой, или я сейчас сожгу и телегу твою и лошадь".
Делать нечего, мужичек покоряется... Около двух часов дня, точно по безпроволочному телеграфу, передается по всему селу: „сейчас ехать к Сатину.
У Солово все взяли. Михайловские мужики еще ночью очень много разобрали". И действительно, через час громадная веретеница подвод потянулась на хутор к Сатину.
Страшно было смотреть на этот странный поезд. Крупной рысью бегут лошади. Гремит телеги, шум, гам. Многие возницы, стоя, управляют лошадьми. Лица все в пыли, только сверкают глаза, охваченные каким то безумным огнем. Толпа стала звереть, лишаясь всякого соображения. Попадаются отдельно отставшие подводы. Идешь на встречу мужичку.
— „Тихон, Иван, что вы делаете"?... — говоришь им. — „Побойтесь Бога, не губите себя, свою семью, пожалейте ребятишек - ...- Нельзя, батюшка. Сам не рад чужому добру. Убьют"... — отвечает тот и точно в лихорадке сам, весь трясется. — Часа через два на горизонте показывается длинная тонкая лента, которая тянулась по направлению к Моршани, — то громадный обоз награбленного чужого добра везут Моршанцы.
Подъезжает первый, головной воз к Моршани, а конца возов на горизонте версты за три не видать...
Бабы, девки, дети, — все оставшиеся высыпали на встречу... Пляшут, хлопают в ладоши, поют песни, отуманенные воображаемым праздником на их стороне.
Смотря на эту длинную вереницу возов, пляску, веселье домашних, слушая скрип возов и ржанье коней, глядя на опьяненные легкой наживой горящие глаза на запыленных, лицах мужичков, страшная жуть поторопь брала.  „Недалеко  и от пугачевщины невольно думалось.
Когда, толпа поехала грабить имение Сатина, то видит, что один крестьянину получивший много благодеяний от конторы Сатина, спокойно с семьей молотить дома машиной свою рожь... Подъезжают добрые молодцы... „Запрягай лошадей, вези с нами, не то сожгем твою машину и тебе несдобровать"..,
Отпустил мужичек своих деток-сыновей брать невольно чужое добро, а сам пеша пошел в контору, со слезами рассказать, что его заставили грабить, и тут же обещал все обмолотить и после привести в экономию.
Или, говорят, один, мужичек никак не хотел грабить. Чтобы избавиться от насилий, он заранее уехал в предполагаемый к грабежу хутор предупредить и просил бурмистра скрыть его. Тот говорит, что пожалуй, как разыщут скрывшегося, то еще хуже озвереют. Тогда мужичек оставил где то около хутора свою лошадь, а сам залез в один из нескольких скирдов хлеба и сверху закрылся снопами. С гиками, криком прискакала буйная толпа...
Случилось так, что толпа бросилась разбирать именно тот скирд, где спрятался беглец. Разбирают снопы и видеть своего мужика. Лях ты, подлец, такой-сякой— кричать ему,— в колья его...изменщик"...- -- кричать...Толпа готова была разорвать беглеца.--„Да. что вы, белены чтоль, окаянные, объелись" — кричит найденный. — „Я уже давно тут жду вас, проклятых, а вы на меня: „изменщик".
— Зачем же ты сюда попал? — кричать ему-— Да я скрылся от служащих. Небось, давно бы мне рожу то нагрели, кабы не спрятался...
-- А где же лошадь твоя?
— Должно быть ушла, сейчас пойду и отыщу...
Толпа успокоилась. Затем беглец спокойно, благополучно лезет со скирда, нашел свою лошадь и уже вместе со всеми накладывает копну хлеба.
Настал вечер. Кончили возку копен. Началось бесшабашное пьяное веселье... Собирался с гиком, криком совет пугачевский...Собиралась сходка в центре села решить —какова будет завтра  работа. Толпа хозяйничала там: хаотический гул голосов, не похожих на человеческие голоса, в который вплетался не то рев, не то храп каких то беснующихся животных,—все это будоражило ночь, и рождались во мраке чудовищные образы, с визгом изступления метавшиеся вокруг и сталкивавшиеся друг с другом...
Приходить на сходку один молодец и приветствует всех: „здорово старички! Сам Господь собрал нас сюда"... А вино льется рекой, круговая марка обходить гостей. „Завтра Сатина и Шаховскаго"... слышится кругом. „Не бойтесь» наказания не будет, а придет начальство, так я отвечу. Я знаю как. Вы надейтесь на меня.-- А вот что, братцы, ведь, поп то ваш— говорить агитатор, еще весной получил золотую грамоту, чтобы все брать у господь, везде ее читали, а он ее хоронить, вас обманывает, взять нужно ее у него эту грамоту"...
— Взять у попа хлеб... Они за землю податей не платят. „На что у наших духовных брать то" — раздается голос,— „ведь и по снопу то не достанется"...
Вот близ дома проходить кучка мужиков с другим агитатором: „Братцы! пойдем к попу, возьмем грамоту,— не даст он нам ее, так вытащим его за волосы, разнесем его"...
Некоторые не соглашаются. Шопот — „Братцы! Я вас, всю Моршань, сделал с хлебом, пойдемте, я первый зажгу" —раздается все тот же голос.
Но толпа проходить мимо. Слышат это мои соседи, не принимающее участия в грабеже; слышит своими ушами в вечерней тишине все это моя семья, так как сход был шагах в 50 за общественным сараем. И ужас стал вселяться в душу семьи... У меня же от таких речей в это время сердце как то болезненно защемило. Часов до 2-х ночи продолжались безумные крики. — Наконец толпа разошлась... Нечего и говорить про какой нибудь 1—2-х часовой сон, когда каждый шорох, каждый звук от пролетевшей мухи слышал тревожно настроенное ухо. Рано утром приходить соседка... — „Живы, батюшка"?
„Жив" — говорю я, — „А мы как услышали, так и не спали всю ночь, боялись беды",— тараторила соседка. Снова обедня. Горячая молитва несколько успокоила душу. Сердце как то закаменело.
16 июля с утра опять грабеж у Сатина, Все шло по той программе, какая была услышана на-кануне.
Что было делать, чтобы остановить безумную толпу? Начальства в селе никакого нет, кроме сельского старосты, которого караулили „добрые молодцы" и заставили бессонную ночь провести в кустах, на огороде... В селе даже нет стражника. Волость находится в 20-ти верстах.
Совершить крестный ход? Но с кем? Все не принимавшие участия (а таких было очень мало) забились по углам, боятся, дрожать от страха, боясь жестокой мести; остальные же— как увидят духовных вместе, так и кричать; „А! Совещаются! — Хорошо, мы им зададим"! А вдруг безумная толпа пред святыми иконами, прибегнет к насилию?!
15-го и 16-го июля ходил по селу, по гумнам и ригам. Весь народ был там, потому что туда возили, там и молотили...-Там, если возможно воздействие, то и можно только беседовать. Собралась толпа, человек в 90 - стариков-старух. Казалось, осталась только одна сторона воздействия— семейные, старики, других не отыщешь. С ними и пришлось беседовать. „Что вы делаете? Что вы творите? Опомнитесь! Остановите детей своих, не срамите своих седых волос! —
— Батюшка! Сами не рады. Смутили нас. Я вот сына палкой бил, а он утром опять уехал. -А вон, Феодоровна, так в хворь вдалась, в постель слегла. Уж как уговаривала: „сынок! ведь, есть у нас хлебец, слава Богу, грех будет нам, не езди"!---,. Мамка, люди едут, и я поеду" — отвечает тот и присоединяется к общему „Панургову стаду".
Часами длилась наша, беседа. Выхожу из риги, пошел далее по селу, смотрю позади гумен стоит молодец, (после мне сказывали — агитатор), посмотрел на меня так пристально и пошел по направленно к полю. Смотрю вдали пыль стоит столбом. Подъезжает пустой громадный обоз
Моршанцев из Солового поля. — Говорят, ездили за скирдами, но- уже их все растащили и зажгли, так называемую, „Михайловскую овчарню" — огромный корпус. Издали видно, как тянулся к небу черный, густой дым пожара. Повстречался агитатор с обозом, который остановился около него, вынул записную книжку, дал какую то записку и сказал: (как после передавали) „взять сего дня"! — Обоз крупной рысью поехал грабить имение князя Шаховского.
Вечерняя программа исполнялась. Походил я по гумнам, уговаривал беседовал и тяжелое чувство беспомощности овладело душой. — Видишь страшное, зло кругом, и чувствуешь свое бессилие уничтожить его...
Самые разнообразные чувства волновали душу: боязнь за семью свою, жалость к несчастному приходу, горькое сознание своего бессилия, мысль об окружающем безначалии... Боже мой, что эти были за минуты душевного томления! Не приведи, Господи, пережить их еще хоть раз.
16 июля близко к 2 часам дня, я был недалеко от храма. Вдруг шум в конце села. Затем, с быстротой молнии, пронеслось по селу: „казаки в поле отхватили, наших". Везде народ группами лезет на крыши, на ометы соломы, чтобы
видеть, что творится в поле. Я влез на колокольню. Открылась чудная картина сельской природы с высоты храма.. Необозримый поля. Везде пестреют копны хлеба. Внизу под горою тонкой лентой струится река Карай. Птицы реют в пространстве. В воздухе спокойно, тихо. Природа спокойна. Лишь венец творения Божьего, человек, не спокоен. Кипят его страсти. Как зверь, рыщет он
всюду, уничтожает подобного себе же человека. Тесно этому зверю, мечется он, точно в клетке, на простор! А как прекрасен Божий мир как много на нем на каждом шагу рассыпано чудесных даров Божиих! И человек не пользуется ими, не обращает на них внимания, не ценит их, потому что в нем увял лучший цветок в венке украшений его чела, как образа и подобия Божия, это любовь к Богу и ближнему! Среди картины всех красот природы открылась и другая картина, которая темным пятном ложилась на светлом фоне дивных красот Божьего
мира, открылась картина, которая ясно говорила, что в человеке живет зверь, и притом лютый зверь.
Версты за 3 от села в поле видна была громадная черная масса людей. По дороге в село, примерно за одну версту от него, стоял большой обоз отпряженных возов, а седоки, верхом на лошадях, с вилами в руках на перевес, точно какие то дикие готтентоты с копьями в минуту боя, скакали по направлению к общей массе в поле, из села также поскакала масса верховых с вилами в руках, с кольями, с дубьем; и все это разными межами стремилось в поле. Ясно было видно, как лентой тянулись все эти люди к предполагаемому месту побоища. Упало сердце.
Избави Бог,- думалось, начнется побоище. Могут быть убитые, изувеченные; несчастные семьи... Нужно быть очевидцем — свидетелем подобных минут, чтобы понять всю горечь, всю тяжесть подобных событий. А там видно было, как пыль клубилась; виднелись всадники, которые скакали; то друг за другом, то на перерез дороги. -Но вот некоторые всадники отделились далеко, далеко вперед; масса остановилась, стояла примерно минут 10, а затем спокойно повернула к селу. Видно было, как снова стали запрягать награбленные воза и спокойно ехать в село. Мнилось, будто жестокая толпа расправилась со своими жертвами и спокойно, как победитель, возвращается домой. Оказалось, что служащие экономии князя Шаховского с полицией задумали, человек 15, оказать грабительской толпе сопротивление и не допустить до разграбления. При этом и происходила скачка из стороны в сторону; то скакали пойманные в малом количестве крестьяне, которых было отрезали служащие; то служащие с полицией, чтобы удрать от бешеной, все увеличивающейся толпы грабителей, которые видя, что на них нападают служащие с полицией в малом количестве,  выпрягли своих лошадей из возов и бросились к своим. Да из села тоже масса всадников приехала, так что полиции и служащим ничего не оставалось, как бежать от разъяренной толпы. При этом один стражник был легко ранен вилами. Кроме того избили ямщика станового пристава (который пересел в другой экипаж), за ту вину, что он возит ...станового".
Тут же имела место такая картина: за становым приставом, сидевшим в экипаже с кем то из служащих экономии, погнались человек 15 крестьян с вилами. Пристав приказывает уезжать скорее от толпы. Идет скачка. Лошади экипажа пристава умучились. Пристав приостанавливается. Толпа настигает. Пристав говорить толпе, чтобы не подъезжали близко, иначе будет стрелять. Толпа приостанавливается. Пристав приказывает вознице ехать скорей, а толпа за ним гонится. Пристав приостанавливается, и толпа также, Так продолжалось раз до 3-х. Все таки пристав ускакал. Но весь трагизм его положения заключался в том, что револьвер от долгого бездействия давал осечки, не стрелял; было у спутника по экипажу ружье, но без пуль так что для устрашения толпы, хотя и приходилось прикладывать ружье к плечу, но если бы знали, что добрая, ловкая дубинка в руках „доброго молодца", пожалуй, сильнее бы поработала, чем ружье без патронов...
Избави Господи... Будь толпа более 15 человек, она догнала бы пристава и безусловно бы зверски с ним расправилась. Эта стычка на поле князя Шаховского уже ясно указывала, что толпа озверела, что более слабую силу она разнесет, покорится же только более сильной.
Таким образом к 2 часам толпа возвратилась из имения Шаховского с гордым видом победителя, наэлектризированная победой над полицией.— „Приди солдаты, мы их в колья," трубила безумная толпа. Для лучшего смущения толпы агитаторами была пущена молва, что на просьбу о войсках отказано, а полиция с мужичками не справится, потому можно грабить безнаказанно.
Часам к 5 вечера определилась новая, следующая программа действий на ночь и на воскресенье 17-го июля: вечером ехать к ближайшему мелкому хуторянину Мухину, взять у него все скирды; ночью идти к священнику — требовать „золотую грамоту" о позволении грабежа имений. „Если поп не даст —грозила толпа — то растащить у него все, сжечь его, избить его! Он нас обманывает, он „таблицы Царския" для нас, как получить, так и рвет в алтаре. Он за господ стоить, потому и ходить по селу уговаривает не грабить, что ему жалко не нас, а господ. Он их руку держит"... Далее пронеслось: утром рано ехать в Красное Колено (3 версты) разбить монополию, разграбить базар (там в воскресенье базар), сжечь имение Сатина и разделить по себе его скотину. „Нет, уж мне корову то не надо" — говорил один мужичек, мне лучше лошадь, а то у меня нет ее, пусть другие-говядину едят, а я лучше возьму лошадку".
Не поймавши медведя делили его шкуру. Признаться, когда я услышал "что ночью собираются ко мне идти за „золотой грамотой," я сначала не совсем поверил. „Неужели толпа дойдет до такого безумия, ведь, вести толпу ко мне агитатор мог только единственно имея в виду меня и всех духовных, как противодействующих грабежу, уничтожить с дороги. И невольно мне вспомнился злобный взгляд агитатора, когда он пристально на меня посмотрел, при моем обходе утром села,
после бесед со стариками и матерями. Смутился я было духом, но думал, что это, может быть, так для острастки духовных сказано... Но вот около 6 ½  час. вечера слышу уже собирается около 200 подвод к Мухину— грабить его скирды. Прихожу
в дом, прислуга вся в слезах, домашние в испуге. Получаются точные известия — и домашними, и прислугой со всех сторон, что с минуты на минуту нужно ждать погрома у себя в доме.
Наконец, пришли ко мне три старичка, каждый по одиночке, да встречали то меня на огороде, и каждый со слезами меня умолял; „Батюшка! беги, убьют, озверели!" „Да верно ли дедушка, что ко мне собираются!" „Верно родимый! Только и толкуют про тебя, что у тебя „золотая грамота", что держишь руку барскую... Беги, батюшка... Бога ради, беги, убьют!" твердил другой. „Да смотри, батюшка, не промолвись про меня, что сказал тебе, а то и мне худо будет. Вишь, ведь озверели".
Дрогнуло мое сердце. Действительно вижу, что народ озверел после расправы со служащими экономии Шаховского и полицией; что никаких разумных увещаний, а то хуже в ярость придут.
Видел, что программа негодяев в точности исполнялась.
В самом деле: разве не может  найтись 10 -15 пьяных негодяев с агитатором во главе (исключая мысль, что прихожане в общем не тронут своего священника) ворвутся в дом, под видом требования „золотой грамоты", и на разумные увещания ответят хорошим ударом в голову!...
Но главное, сведения шли со всех сторон и от этих 3-х—беззаветно преданных мне стариков. Сомнения мои разсеялись. Нужно было принимать меры. Но что делать? Неужели в самом деле бежать? Ведь бежать священнику в такие минуты от своего прихода, —не все ли равно, что часовому без приказания разводящего сбежать с поста?— Даже хуже того!... Это будет— и грех великий, и подлость и трусость. Ведь при таком состоянии прихода каждую минуту можно было ждать драки, убийства, увечий, когда священник необходим для напутствования Св. Тайнами.
Решено было на семейном совете самому с женой остаться, а детей отправить. Но куда? К соседнему священнику, в Колено? Но у него завтра в селе утром будет разгром монополии и поджог имения Сатина, а он вблизи экономии живет, сам семейный.
Тогда лучше было в соседнюю деревню, Балакиревку, к одной доброй женщине...
Ударили к вечерне. С тяжелою болью в сердце отправил детей с женой... Точно что то оторвалось на сердце. Мелькнула малодушная мысль:
а может быть в последний раз. Вижу, что обоз с пустыми подводами поехал уже грабить Мухина. „Исполняется точно," подумал я. У вечерни узнал, что большая толпа с подводами стоит у моей риги, где сложена свезенная с поля рожь моя и псаломщика. И без того мы, духовные, точно побирушки какие, живем весь свой век подаянием, мучаемся от попреков за эти подаяния; тяжким трудом, если и родит что Господь в поле, собираем свой хлеб, чтобы хоть здесь получить что либо без попрека. И это последнее тащат...
„Ну, думаю, берите, тащите... Бог с вами"; —и горькое чувство обиды закипело на сердце.
— Толпа довольно долго стояла, потом стала с порожними подводами разъезжаться по домам. Вижу,: и по дороге от Мухина также едут назад с порожними подводами. „Что за причина," думаю. Уж не случилось ли чего? Хотелось горячо молиться у вечерни пред престолом Всевыдяшяго, но дух смущен, тревожен был. Разные мысли назойливо лезли в голову.. Грешная земля приковывала к себе и не давала духу сосредоточиться, вознестись над землей; разные мысли не давали возможности —стать на высоту горнюю, чтобы спокойно отрешиться от земного и всю свою мысль устремить к Богу.
Только невольно как то думалось и шептали уста: „да будет Твоя святая воля, Господи"! „Без Господней воли волос с головы человека не упадет"- как то приходила мысль среди всех других мыслей... Смотрю, после вечерни по направлению из Балакиревки едет вся моя семья назад домой.
„Что такое"?- -спрашиваю.
— „В  Маркунь (в 6 верстах там хутор Соловово) приехал губернатор с войском. Солдаты, свита губернатора идут сюда. Увидели меня на дороге и вернули назад. Сейчас будет здесь и губернатор," — сказала мне жена.
Так вот почему и разъехались подводы то пустыя! Оказывается: когда толпа стояла около моей риги, в это время из деревни Маркуни пришел один наш мужичек и предупредил грабителей, что приехал губернатор с войском.
Обоз, который ехал грабить Мухина, или ранее на час к нему приезжый, когда наложить бы копны и тихо ехал назад с награбленной добычей (ведь с возом вскачь не поедешь), или опоздай на полчаса, когда войска уже прошли через хутор Мухина (грабители были уже в верст от хутора), то вся грабительская, ватага с поличным бы попала в руки войска. — Но тут Господь их сохранил,— -они пред самым приходом войска уже разъехались с пустыми подводами по домам. При получении известия о приходе избавителей от грабежа, невольно вырвалось: „слава Тебе, Господи"!
Напряженные до крайности в течении нескольких дней нервы не выдержали, ---и невольно слезы докатились из глаз. Может быть, это малодушие, но не приведи Господи и „лихому татарину" переживать подобное малодушие. Ведь, пером нельзя в полноте передать всего, что перечувствовало в это время сердце.
Между тем уже войска подходили к селу. Часов в 7 ½  вечера они с барабанным боем вступили в село, а следом за ними приехал и губернатор В. Ф. Фон-дер-Лауниц, который осмотрел село, приказал на завтра, в воскресенье, собрать сход после обедни, и сам уехал в Маркунь обратно, где приказал себе для постели приготовить сена. По приходе войска село успокоилось, хотя на первое время и раздавались воинственные крики со  стороны разбушевавшихся мужиков. Но в общем крестьяне поняли, что слишком быстро прошла их „золотая весна", что настал конец их беззаконию. С понурыми лицами  подходить толпа мужиков ко мн.— „Что мне делать теперь, батюшка"? — спрашивают меня. — „Смириться, покориться, просить прощения" — был мой совет. Об агитаторах и говорить нечего. Те, как только услышали о войсках, то скрылись, оставивши по себе только горькое воспоминание. Говорят, их после поймали.
На другой день, 17 июля, в воскресенье, к началу обедни, к часам, в храме приехал губернатор со свитой. Он усердно, истово на коленах молился, чем произвел глубокое впечатление на крестьян. Выслушавши внимательно проповедь священника по поводу этого мятежа, он после молебна подошел и приложился к святому кресту, затем в храме беседовал с регентом и местным хором из крестьян, которым выразил свое удовольствие по поводу их хорошего, стройного пения. Такое поощрение со стороны начальника губернии произвело на хор большое впечатление, и певчие после с гордостью, с повышенным душевным настроением, передавали по селу, что губернатор похвалил их.
Между тем понуро шли мужики на сход. Точно с похмелья, на другой день после вечерней пирушки. После обедни губернатор поехал к крестьянам на сход. Не сразу сдались крестьяне.
Был момент, когда губернатор едва не был здесь убит! Сначала он один, без стражи, беседовал с крестьянами у сборной избы. Здесь в один удобный момент его так окружили, подняли такой дерзкий рев на его убеждения и речи: с потрясанием кулаками, что наиболее горячие головы, как сами после говорили, рыпились было взять его в колья.
— В этот момент ко мне в дом прибегает ротный командир со словами: „батюшка, как бы с губернатором беды не сделали... убьют". А сам бросился к роте, расположенной на лугу, саженях в 200 от сборной избы. — Я приготовился в епитрахили с крестом идти к толпе. В это время рота солдат на бегах быстро побежала к сборной изб. Крестьяне, увидя издали бегущих солдат, присмирели.
— Освобожденный солдатами от толпы, Владимир Феодорович после того перенес место беседы на площадь, где были расположены и солдаты.
— После продолжительных бесед, в течении двух дней губернатору, В. Ф., человеку гуманному, глубоко верившему, как нам показалось, в истовое крестное знамение, творимое мозолистой рукой мужика на своем чел, человеку, считающему крестьянство в своей массе верными, неизменно преданными сынами Царя и Родины, считающему их твердынею русской жизни, на плечах своих вместе с другими сословиями выносящими все исторические невзгоды ея, оплотом всех ея исторических и православных устоев, особенно в нынешнее „шатающееся" время, — удалось отеческими, гуманными убеждениями, без применения военной силы, добиться покорности крестьян сознания ими своей вины и добровольная возврата награбленного чужого добра. Арестованы были в административном порядке только 3 человека.
И вот 18, 19, 20 и 21-гo июля развертывается в селе картина обратной доставки награбленного добра в соседние экономии причем экономии выдавали ярлыки в получении хлеба. В это время крестьяне, когда прояснилось сознание, сами стали ужасаться, чего они наделали. „От роду с нами этого не было, лукавый нас научить" — говорили они.
Встречается мне один крестьянин после того, как отвез обратно копны, и со слезами говорит:
— „Ну, батюшка, теперь смело каждый может мне и всей Моршани сказать: ..... воры вы, копенники! Господи! до чего мы дожили!"
Многие свое душевное состояние выражают так: „Легко было возить, а трудно возвращать; при обратном извоз и сноп то кажется тяжелее и лошадь то еле идет; но как отвез в экономию, получить ярлык  весело стало на душе, точно камень какой свалился с груди: Слава Богу, что образумились. Ведь совсем мы ошалели окаянные. Обезславили себя на весь свет. Теперь всем внукам, правнукам закажу"....
В общем — искреннее сознание своей виновности, искреннее, глубокое покаяние. Конечно, в семье не без урода. Были и такие, которые в силу необходимости покорились общему решению. Встречается один из таких с возом копны, которую везет обратно в экономию. Лицо хмурое.
— „Ну что, друг мой, везешь назад, — вот и хорошо— говорю я ему. „Еще бы.., заставили то"... отвечает тот, но говорит таким тоном, точно из него жилы вытягивают. Не похоже ли его и подобных ему, душевное состояние на то, которое испытываешь во время рыбной ловли. Видишь — клюет...— поплавок весь в воду ушел... Ого, вот так штука... сейчас попадется. С трепетом вытаскиваешь удочку из воды, и видишь на крючке прекрасного большого карася... Еще момент, взмах...и карась на берегу. Да не тут то было!.. Карась полетел обратно в воду. Сорвалось! — с досадой думаешь, и так жаль становится итого карася....
Но в общей массе, повторяю, смело можно сказать, что раскаяние было полное и искреннее.
21-го июля закончился обратный извоз хлеба в соседние экономии, представлены были и все ярлыки.
22-го июля, после обедни, совершен был крестный ход на площадь и здесь отслужен Царский молебен, по случаю Тезоименитства Государыни Императрицы Марии Феодоровны и благодарственный Господу Богу — по случаю завершения беспорядков.
Крестьянами земскому начальнику был вручен для представления высшей власти покаянный приговор, в котором они сознают свою вину, обещаются впредь подобного никогда не допускать и просят ходатайствовать о смягчении законной кары за их преступление.
После молебна говорил крестьянам речь земский начальник. Некоторые моменты торжественной обстановки молебна были сфотографированы. Затем старшим ротным офицером был произведен парад войскам, и провозглашена „здравица" за Царствующий дом и Государыню Императрицу Марию Феодоровну. По окончании парада были провозглашены „здравицы" исправником и сельским старостой. Не могу обойти молчанием „здравицы", провозглашенной местным сельским старостой. Подойдя вплотную, к своему обществу, староста сказал: „Ну, господа, моя команда, вперед не безобразничать и подобного не делать!" — Дружное— „не будем" понеслось ему в ответ. Это наивное — „ну, господа, моя команда", было произнесено настолько просто, естественно, произвело такое впечатление, что не скоро его забудешь.
Кончилось торжество, стройно прошли рядами войска, и народ под небывалым, приподнятым всей торжественной обстановкой настроением, спокойно расходился но домам, сознавая и чувствуя, что не все потеряно, что при раскаянии и исправлении они могут быть по старинному хорошими моршаньцами.
Как смотреть на происшедшее земельные беспорядки? Имели ли они в своем корне что либо положительное, основательное, логически заканчивающееся беспорядками? Нет! Это была внезапная буря, шквал, буран, смерч, налетевший неожиданно и готовый все сокрушить на своем пути. Как смерч достаточно уничтожить пушечным выстрелом, так и моршаньские беспорядки были уничтожены приходом войск и гуманным умелым вразумлением губернатора. Почвы основательной для беспорядков не было. У крестьян — полный земельный надел, по сороковой десятине в каждом поле пашут, у них до 500 десятин земли, на вечно купленной, до 500— арендной; кругом экономии — можно зарабатывать, — имей только „золотыя" руки, и жить можно безбедно. Разумеется, есть много и бедных, нужно бы по селу и еще земли,— но мало ли чего нужно, а у людей и этого нет, жить можно бы и без грабежа. Значить отсюда ясно, что моршаньские беспорядки — дело стороннего влияния, и скорее всего, они носили характера, „баранты". Что такое „баранта?" Это — какое то, часто ничем необъяснимое, сумасшедшее желание взять— хапнуть, как объяснил примером Владимир Феодорович Лауниц.
Он, как участник прошлой турецкой компании, рассказывал, что когда однажды, кажется гвардейцы, дошли до Адриапополя, то офицеры увидели дом богатого турка. Бросились офицеры в дом и давай грабить. Даже дивизионный генерал, старик, уцепил прекрасное кресло и, пыхтя, потащил его сам из дома, не сознавая, что взять то, его он не может, потому что у него только верховая лошадь. И уж только вытащивши -кресло из  дома, бросил он его с силою на землю и вскрикнули: „Господи! да я с ума сошел!" и уехал от искушения.
Вот она „баранта". Частию тоже было и с моршаньцами, которые обезумели, Бог знает что делали, а потом после искренно удивлялись —как это они безобразничали.. И так, кончилась наша моршаньская „баранта".
Дай Бог, чтобы она никогда не повторялась. Дай Бог, чтобы после темной бури и грозы засияло
солнце, и жизнь, войдя в свое русло, протекала бы с полным, ясным сознанием, что „чужое добро в прок не пойдет".... .......
Но грозные события народных мятежей здесь кругом в окрестности проявились осенью того же года, только в другой обстановке, в других условиях.

Начало крестьянских беспорядков по Борисоглебскому уезду относится к концу 1905 года. Началось с поджегов и разграблений крестьянами имений Рклицкого, Булгакова, Воейкова, князя Гагарина, Колчака, Горяйновой, Вершинина и Унковского. В то же время Тамбовский генерал-губернатор фон-дер Лаунец просит министерство внутренних дел об объявлении Борисоглебского уезда в положении усиленной охраны, а командующего Московского МВО о высылке войск.
30 октября шт. ротмистр Илюшкин сообщает: - "вся линия железной дороги от Уварово до Мучкапа" "освещенна" все имения разграблены.
С крестьян В-Шибрянской волости, за порубку леса у землевладельца Рклицкого, присуждено было взыскать 3000 р. платить крестьяне отказались заявив, что, "к описи имущества ни кого не допустят и учинят бунт к которому примкнут и крестьяне соседних сел."
Губернатор в своем докладе замечает "население Борисоглебского уезда, под влиянием прокламаций и пришлых людей, возбуждены более чем другие местности". И действительно вся северо-восточная часть Борисоглебского у. верст на 25 по одну и другую сторону железнодорожной линии от Тамбова на Болашев была охвачена восстанием.
Местами восстания доходили до вооруженного сопротивления.
1-го ноября из Уварова поручик Щербинин телеграфирует "кругом" (Уварово) имения грабят, жгут, крестьяне М-Алабушки оказали вооруженное сопротивление револьверами, татары выступали кольями. Сотни тысяч хлеба увезены - возврат возможен с помощью двух сотен сот казаков".
Осенние события 1905 года вызвали полную растерянность местных помещиков и властей. Губернатора засыпали дождем панических телеграмм о помощи, спасении, о высылке солдат и казаков.
Расправа с "непокорными"
Самодержавие нагло обмануло рабочих и крестьян выпущенным манифестом 17-го октября о "свободе". Оно тут же перешло в наступление. Тамбовский губернатор с письменного благословения церкви в лице епископа Инокентия, приступил к массовому избиению и расстрелу "непокорных". На сообщение Луженовского, что крестьяне отказываются возвращать награбленное, губернатор телеграфировал коротко,
- "Устроить баню".
В начале ноября фон-дер Лаунец пишет Богдановичу, выехавшему в Борисоглебский уезд. "Действовать самыми энергичными мерами, отнюдь не стесняясь действовать огнестрельным оружием. "Пойманных на месте преступления без милосердия".
Спаивая, вином солдат и казаков царские приспешники Лужановский и др. не скупились на плети и патронов не жалели.
Местами крестьян расстреливали залпами, чем вынуждали возвращать помещечье добро.
30-го октября шт-капитан Илюшин сообщает: "В Уварове навел порядок одними плетьми, патроны не потребовались. *).
И. Дубышкин.
http://shapkino.ru/chitalnya/209/materi … /5784-3378

(Ну очень сладкие речи священника Константина Богоявленского.)

Тяжелое при крайне напряженной работе и заботах было это время для Владимира Феодоровича. Картина кругом была безотрадная. Сам Владимир Феодорович рисует такую картину положения дела в своих донесениях в Министерство: „горячие схватки, лихие наезды для отбития транспортов награбленного добра, раненые, убитые, разоренные сгоревшие усадьбы невольно переносят свидетелей как на настоящий театр войны. В Козловском уезде покоя еще нет, отряды переезжают с места на место, без выстрела, так как нет явного сопротивления и назревший нарыв не лопается и не рассасывается" (от 8 ноября).
1 ноября он доносить: „незначительные войсковые части мною посланы, но предотвратить грядущее бедствие не в силах. Войска, полиция, действуя беспрерывно, выбились из сил" 2 ноября: „ухитряюсь принимать всевозможный меры, но малочисленность войск связывает меня окончательно".
6 ноября: „в Шацком и Елатомском уездах мятеж разгорается. Просил у соседнего Рязанского губернатора помощи и вымолил себе 30 солдат, что для меня при нынешнем положении —великая сила".
— А тут вдобавок появились каторжники —сахалинцы —с своими грабежами и разбоями. Газеты „левые" не знали никакого удержу в травле правительства, в возбуждении народных страстей.
И горько, горько на это пожалуется Влад. Феодор. в своих донесениях. Он 27 октября и 12 ноября так пишет в Министерство по этому вопросу.
а) „Имея в своем распоряжении малое количество войск, я буду лишен возможности при повсеместном развитии грабежей и при громадных расстояниях предупреждать и пресекать погромы.
Общее недовольство в губернии сильно разростается; освобожденные агитаторы безнаказанно разъезжают по деревням, возбуждая повсюду .смуты, волненья
и погромы. Опять принужден заявить ,,что деятельность „Козловской газеты" возмутительна. Нарочито распространяемая в больших количествах по деревням, газета, выпускаемая без разрешения цензуры, вносить настоящую смуту, так как принимается за разрешенную правительственною властью.
Преследуя и задерживая с одной стороны агитаторов, с другой— не имея права  приостанавливать подобную газету, Поставлен в фальшивое положение". И еще:  „Козловская газета" продолжает выходить без разрешения цензуры и даже без подписи редактора и издателя. Переполняется витиеватыми и оскорбительными статьями и остается как и прежде без какой бы то ни было репрессии"...
— Со всех сторон неслись вопли, жалобы, стоны... Владимир Феодорович пишет в министерство: „полные горя и страха бесконечные жалобы и просьбы о помощи землевладельцев и окончательная невозможность успокоить и помочь справедливым нареканьям потерпевших — удручают " . :
(5 ноября).
„Разгорается мятеж в отдаленных углах многолюдного Борисоглебского уезда. Просьбы, жалобы, упреки потерпевших, и.... никакой возможности прийти со скорою помощью" (6 ноября!..
...,Д. завален жалобами, просьбами, требованиями, угрозами и проклятиями о законной помощи и защите, и ничего не могу сделать, а мятеж разгорается"
(6 ноября). —
-До чего же тяжело было вести борьбу, так это видно еще и из того, что одна государственная власть созидала, другая разрушала. Исполнительная власть умиротворяла край, судебная- разжигала. Приходилось вести борьбу с судебной властью, которая мирволила и попускала мятежникам.- --- Часто Владимир Феодорович держал под административным арестом тех, которых отпускала следственная, как он сам доносит в Министерство от 2- ноября: „в Борисоглебском уезде масса арестованных, которых предписано мною отнюдь не выпускать, не смотря на постановление следственной власти".
-- А донесением его от 1 ноября объясняется и причина этого:
„В село Мучкап были доставлены арестованные, но следователем отпущены с подпискою о невыезде. Между тем, вернувшись по своим деревням, эти грабители вновь принялись за разбои в только что умиротворенных местах, доказав воочию своим появлением безнаказанность их поступков. Подобное индифферентное, если не сказать более, отношение следственной власти к своим обязанностям во время мятежа, не только тормозит умиротворение, но возбуждает дальнейшее разгорание. Ходатайствую обратить внимание на этот печальный факт".
— - Между тем, как было справляться с мятежом, раскинувшимся на громадное пространство в Тамбовской губернии, которая по своему размеру территории равна целому мелкому государству, вроде Сербии, когда сил военных под руками у Владимира Феодоровича было до нельзя мало, о чем он постоянно говорит центральному правительству в Петербург.
— Где он налегал на мятежников решительно, там сразу они прятались. Владимир Феодорович доносит 5 ноября про некоторые случаи прекращения мятежа: „убедившись воочию, что ныне шутки отброшены в сторону и разговорами не занимаются, мятежные силы попрятались"... „Без примерного наказания агитаторов деревню не уберечь" (26 окт.).
— Чтобы решительно действовать, --все таки нужны были силы... Но их почти нет. Владимир Феодорович постоянно выясняет, что для подавления мятежа на огромном пространстве Тамбовской губернии наличных сил чрезвычайно мало (войска были на Дальнем Востоке), когда помощь в 30 человек из Рязанской губернии, как мы уже раньше видели он считал уже великой силой. Поэтому Влад. Феодорович обращается в министерство, просить еще войска, говоря: „если бы я имел в своем распоряжении требуемое мною количество войск, с революцией покончил бы быстро; крестьяне, недовольные манифестом, объясняют причины погромов дарованной свободой, понимаемой ими, как видно, по своему; по их словам манифесту срок— неделя, почему и действительно замечается поспешность погромов'" (от 31 октября).
От 4-го ноября он пишет: „в Тамбовском уезде мятеж расходится. Все возможное для предупреждения и охраны делается, но к сожалению все та же причина малочисленность войск не дает возможности сразу прекратить разгром".
Наконец, после двухнедельных ходатайств прислали 4 роты пехоты и 1 сотню казаков, но взамен этого отпустили запасных чинов Бобровского и Пронского полков, -так что численность войск осталась почти все та же.
Вот что доносить в министерство Влад. Феод. о положены дела в связи с этою присылкою войск от 10 ноября:
— „После двухнедельного моего ходатайства я получил подкрепление— 4 роты и сотню казаков. Получи я эти войска во время, я всеми силами навалился бы на начавшийся мятеж и заглушил бы его моментально, не дав распространиться, что с находящимися в моем распоряжении войсками я, конечно, не мог сделать"
.... „В виду полученного, как снег на голову, распоряжения об отпуске запасных чинов Бобровского и Пронского полков, мои основные силы значительно ослабеют и прибывшими вновь из Москвы четырьмя ротами пехоты только и возможно, что заменить убыль. И это давно желанное и необходимое подкрепление потеряло всякое свое значение, и вместе с тем вся надежда на возможность более скорого прекращения мятежа —рухнула. В силу всего изложенного, я вновь усиленно ходатайствую об обязательной высылке мне войска"...
— Но зная отлично, как „там", „на верху", среди бюрократов, относятся к делу, видя ход этого дела, он чувствовал, что вовремя этой помощи он не получит, что нужно что либо придумать, чтобы помочь самому себе. Поэтому он решил сформировать конную полицейскую стражу и уже сразу еще заблаговременно начал о том ходатайствовать.
— 31 октября он пишет в министерство: „в виду отказа присылки войск покорнейше прошу разрешить немедленно приступить к организации конной полицейской дружины".
—Конницы у меня до смешного мало. Бездорожье, получение необходимых подвод только силою оружия тормозят умиротворение пехотою" .....
— „ В виду полнейшего отказа в присылке войск, я вновь усиленно ходатайствую разрешить организовать полицейские конные дружины, которым предстоит пережить в недалеком будущем большую работу. Пережить подобный мятеж при полном бессилии его подавить, как надлежало бы действительной власти,— тяжело, а опасаться в недалеком будущем повторения подобного — ужасно".-.
— Разрешение на сформирование конной дружины было получено. Проявленная Влад. Феод. неутомимая деятельность и распорядительность в деле
сформирования уездной полицейской стражи в Тамбовской губернии, впоследствии, 1906 г. марта 11 удостоилась объявления Владимиру Феодоровичу благодарности Его Императорского Величества.
— Итак, мы видели, что со своими ничтожными воинскими силами Владимир Феодорович в деле подавления мятежа бился, как рыба об лед.
— И вот, представьте себе, вдруг Владимир Феодорович получает из Петербурга от одного должностного лица центральных учреждений, телеграмму в которой он ходатайствует пред Влад. Феод. за принятие особых против других мер защиты одного имения, находящегося в Тамбовской губернии.
— Беспристрастная прямолинейная душа Влад. Феодоровича так и закипела негодованием, что он тотчас от 27 октября отвечает: „телеграмма ............ мне непонятна, не имею права делать предпочтений кому бы то ни было. Все одинаково должны пользоваться защитой. Направляю войска в самые опасные места"...
При том положении дела и тех условиях, в которых был Владимир Феодорович в это время, он нес ежедневно каторжную работу. Распоряжения отдавал всюду ясные и точные. В сутки он получал отовсюду и рассылал до 400 телеграмм, и вместе со своим старшим сыном, в качестве секретаря, Владимиром Владимировичем, еще молодым, 21 летним человеком, часто засиживался в кабинете за работой до 5 часов утра. И зеленые, бледные,- переутомившиеся от непосильной работы, они засыпали тревожным сном на несколько часов, чтобы с утра снова начать ту же работу.
..... Ему в эту тяжкую, страдную пору, когда отечество было в опасности, когда миллионы кровных русских сбережений гибли в огне, лилась кругом кровь человеческая, — из Петербурга бюрократы делают замечание, что он переплачивает лишние пятачки за лишние слова в своих телеграммах—
донесениях в Петербург. Вот что на это отвечает Владимир Феодорович от 15 ноября.
„Сегодня получил письмо от ...... Указанием лишних слов и обширностью моих ежедневных донесений телеграммами не понимаю упрека; считаю долгом сообщить своему министру ход и положение дела в губернии. Разгоревшийся мятеж и его последствия слишком серьезны и заниматься отчетом слов во время этой ужасной суетни и крайне напряженной работы я не в состоянии. Часть отправки моих телеграмм ясно указывает окончание моих суточных занятий, так как мои донесения я телеграфирую лишь по получении со всех мест и -от всех начальников всех отрядов, о чем до сведения Вашего Высокопревосходительства долгом считаю довести"

Очень мало сведений в уездных журналах об этих событиях, как буд то бы ничего и не происходило.
Вот нашел только "пострадавших" дам, сидевших за телефонными аппаратами.

В Борисоглебскую Уездную Земскую Управу.

Вследствие вспыхнувших аграрных беспорядков в Борисоглебском уезде, захвативших своим движением и Район Н.-Кабаньевской волости, где находилась центральная телефонная станция Борисоглебского Земства, которая также подверглась разгрому вместе с личным имуществом служащих этой станции; почему мы покорнейше просим Управу не найдет ли она возможным войти с ходатайством пред Земским Собранием о вознаграждении нас, как потерпевших от этих беспорядков. Хотя эти убытки на вид не так велики, чтобы утруднять этим почтенное Собрание, но покорнейше просим принят во внимание, что все это собиралось с годами и от столь скудно получаемого нами жалованья, то и такие гроши для нас до боли чувствительны и крайне благоприятно отражаются на нашем благосостоянии;  а потому на основании вышеизложенного осмеливаемся надеяться, что одно из передовых и гуманных земств не откажет своим служащим в столь малой и законной нашей просьбе.
Список потерпевших и сумма убытков на обороте сего.

Список вещам пропавшим и поломанным при погроме станции, стоимость их и лицам потерпевшим от погрома:

Старшая телефонистка: Екатерина Бауцкая, сумма 217 рублей, Наименование пропавшим и поломанным вещам: Посуда чайная и столовая, 1 ковер персидский, 1 гарусный, 2 подушки пуховые, ½ дюжины столовых ложек серебряных, ½ дюжины ложек чайных серебряных, 1 судок и провизия, заготовленная на зиму, белье и платье.

Младшие телефонисты: Серафима Федорова: 43 рубля 10 копеек. Белье, столовая и чайная посуда, умывальник, таз, 1 подушка пуховая, 2 венских стула и провизия, заготовленная на зиму.

Вера Александровна Агеева, 35 рублей 15 копеек. Чайная и столовая посуда, постельное белье и платье.

Заведывающий телефонной сетью Фома Коростылев, 75 рублей 45 копеек. Постельное белье, чайная, столовая и кухонная посуда, венские стулья, зеркало, столы, платье, одежда и провизия, заготовленная на зиму.

Итого: На 370 рублей 70 копеек.

Почитав, Управа вынесла заключение:

Так как вознаграждение за аграрные беспорядки есть дело новое, частный же случай может повториться и впредь, то Собрание пред вознаграждением этих пострадавших, следовательно бы решить принципиально: желательно и следует ли вообще вознаграждать земских служащих во время аграрных беспорядков.

А вот гонцу повезло больше – Управа денег отслюнявила.

Управе известно, что во время аграрных беспорядков у ставочника села Алешков действительно пали две лошади. Кроме того у него же пала лошадь весною, в виду этого Управа полагала выдать ему единовременное пособие в 50-75 р.

Усмирительный рейд Луженовского.
(Автор тот же, священник Богоявленский.)

- Понадобилось для скорейшего водворения порядка усилить состав администрации и войска, дабы наблюдение было организовано во всех углах уезда, подвергавшегося нападение шаек с двух сторон.
26 октября вечером, у Владимира Феодоровича состоялось совещание, на котором решено было увеличить высшую администрацию в Кирсановском узде. В помощь Богдановичу с правами вице-губернатора командирован был Луженовский. Смелость разбойнических шаек вызвала необходимость для вице-губернатора Богдановича передвинуться к Борисоглебску для более успешного охранения границы от Воронежской губернии. Начальником же охраны Кирсановского и Тамбовского уездов был назначен Луженовский.
Насколько положение в то время было опасным, служить доказательством глубокая предупредительность со стороны Владимира Феодоровича к семье Гавриила Николаевича, которую он спешил извещать по получении каждого о нем сообщения. Сознавал тревогу семьи и сам Гавриил Николаевич, подавая семье краткие, но выразительные телеграммы: „жив, здоров". Три недели- Луженовский провел в ноябрьское осеннее время под открытым небом, на холоде и в сырости. За это время он со своим отрядом из двух рот пехоты по 70 человек каждая, запасных солдат, под командой доблестного командира В. В. Степанова, прошел около 500 верст пешком. Крохотное войско исполнило успешно свое назначение воинской силы.

Так в 1917 году то же самое было.

Причина этого в том, что в лице господствующей в России РКП мы имеем не столько политическую партию, сколько воинствующую секту изуверов-человеконенавистников , напоминающую если не по форме своих ритуалов, то по сути своей этики и губительной деятельности средневековые секты сатанистов и дьяволопоклонников . За всеми словами о коммунизме, о свободе, о равенстве и братстве народов - таятся смерть и разрушения, разрушения и смерть.

Достаточно вспомнить те события, от которых все еще не высохла кровь многострадального Русского народа, когда по приказу этих сектантов-комиссаров оголтелые, вооруженные с ног до головы, воодушевляемые еврейскими выродками, банды латышей беспощадно терроризировали беззащитное население: всех, кто здоров, угоняли на братоубийственную бойню, когда при малейшем намеке на отказ всякий убивался на месте, а у осиротевшей семьи отбиралось положительно все, что попадалось на глаза, начиная с последней коровы, кончая последним пудом ржи и десятком яиц, когда за отказ от погромничества поместий и городов выжигали целые села, вырезались целые семьи .

Вот тогда произошла эта так называемая "классовая борьба", эта так называемая прославленная "спасительная гражданская война". Но после тщательного анализа всех происходящих событий в области народного хозяйства, психологии народа, после тщательного анализа проповедей этой ныне господствующей секты изуверов, человеконенавистников-коммунистов, о строительстве нового мира мы пришли к тому же категорическому убеждению: все эти слова были только приманкой для неискушенных в подлости рабочих масс и беднейшего крестьянства, именем которых все время прикрывает свои гнусные дела эта секта .

Достаточно опять-таки вспомнить тот ужасный разгром городов, промышленных предприятий, образцовых хозяйств и усадеб, бесконечно и ежедневно происходившие реквизиции, бесчисленные налоги, когда облагалось, да и облагается и до сих пор все, кроме солнечного света и воздуха, чтобы понять: это только безответственный грабеж и подстрекательство народа на самоубийство.

Манифест русских националистов
Алексей ГАНИН

Прямо огромное спасибо за раскрытие темы "героев 1905 года ".
Для русского человека это памятники ворам и убийцам.
Кто же эти памятники поставил?
Всё те  подонки.

Кстати об организации русского общества.

Всё решал сход,вплоть до лишения имущества и изгнания.
Старшим был выборный староста.

В ВОВ ,когда коммунисты сбегали,русские на сходе выбирали старосту.
Надеюсь,что вы знаете,что выбранный русскими староста приравнивался к фашистам.