Сарынь на кичку.

Весть объ илавлинскихъ поволжскихъ неурядицахъ дошла, наконецъ и до астраханскаго губернатора Якобия, который въ то время стоялъ лагеремъ при Брагунскиъ водахъ. Ему доносили, что страна для защищения себя отъ разбойниковъ не имеетъ достаточно силы, и что камышинский комендантъ совершенно не можетъ подать сухопутной помощи, за неимениемъ конницы. Тогда Якобий, не принимая въ разчетъ никакихъ отзывовъ, велелъ непременно истребить разбойниковъ. «Какъ генерально указами ея императорскаго величества накрепко повелеваетца все силы везде командующимъ употреблять— злодейския, воровския партии искоренять (писалъ онъ, между прочимъ Цыплетеву), — вследствие чего и должно каждому о томъ иметь ежеминутное старание, потому и предписалъ я димитриевскому (камышинскому) коменданту, чтобъ по ближайшей дистанции отъ Дмитриевска до волжской Антиповской станицы, а отъ нея простираясь даже и до половины казачьяго селения, для поимки и искоренения техъ злодеевъ учредилъ онъ отъ себя изъ казаковъ всегдашний разъездъ, собравъ ихъ въ такое время изъ ненужныхъ командировокъ,  которой и продолжать до самаго прекращения злодеяия; а другую половину техъ селений такими же разъездами защищать изволите ваше высокоблагородие и поиски чинить снизу отъ Царицына и всячески прилежать самихъ злодеевъ въ конецъ истребить и во все окрестныя места о преследовании ихъ давать знать.»
Наконецъ, въ сентябре этого года Цыплетевъ отправилъ на Илавлю еще одинъ отрядъ донскихъ и царицынскихъ казаковъ и поручилъ начальство надъ ними провиантъ-коммиссару Ястребенкову, давъ ему словесное наставление, какъ действовать. Тамъ находились уже другие отряды донскихъ казаковъ, и однимъ изъ нихъ командовалъ походный атаманъ Мельниковъ.
17 сентября соединился Ястребенковъ съ этими отрядами; они положили идти противъ разбойниковъ общими силами; поэтому командиры отрядовъ разделили свои силы на четыре части, изъ которыхъ каждая должна была идти по известному направлению, производя поиски, a после этихъ розысковъ положено было всемъ соединиться въ известномъ сборномъ пункте, чтобы узнать о результате каждой отдельной экспедиции.
Такъ и сделали. Несколько дней отряды бродили по всемъ направлениямъ, и когда соединились у сборнаго пункта, никто ничего не могъ сказать о разбойникахъ.
Поиски были напрасны, потому что разбойники знали о движении разъездовъ и умели везде скрыть свои следы. Можетъ быть, этой неудаче помогла ссора между начальниками отрядовъ, темъ не менее разбойники не давались имъ въ руки. Вскоре Ястребенковъ прислалъ къ Цыплетеву нарочнаго казака съ известиемъ о безуспешности поисковъ и жаловался на походнаго атамана Мельникова, будто онъ «съ своею командою делаетъ непорядки и скрываетъ, по доказательству соседей, пристанодержателей». Ястребенковъ находился въ это время съ отрядомъ своимъ, какъ самъ писалъ, для залогу в скрытному месте.
Между темъ приближалась осень; до конца сентября разъездные отряды не сделали ровно ничего для безопасности страны; разбойники, видя приближение холодовъ и не желая иметь дела съ казаками, разбрелись въ безопасныя места. Темъ дело и кончилось.
Есть основание думать, что илавлинские разбойники, кроме тесной связи съ волжскими казаками, были въ тесныхъ отношенияхъ и съ донскими, иначе илавлинская экспедиция не кончилась бы такъ пусто. Ястребенковъ недаромъ говорилъ, что атаманъ Мельниковъ съ своей командой  делает непорядки, а между темъ отъ этихъ непорядковъ зависела жизнь и спокойствие целаго края. Вообще понизовые бурлаки были счастливее на Илавлѣ, чемъ на Волге (8).
Съ настуллениемъ зимы 1778 года, когда разъездные отряды возвратились съ Илавли на зимния квартиры, разбойники снова начали собираться партиями и нападать на обозы, проходившие по степямъ и по Волге, и на отдельно-стоящия поселения, хотя несколько изменили свою тактику. Имъ уже нельзя было собираться огромными шайками и целые месяцы проводить въ лесу, въ уединенныхъ притонахъ, откуда по временамъ отправлялись экспедиции въ ближайшия деревни; суровое время заставило ихъ искать убежища въ жилыхъ местахъ, у пристанодержателей. Само собою разумеется, что, живя такимъ образомъ, трудно было держать частыя совещания, и потому разбойники ограничивались маленькими сходками, человека по два по три, и, сговорившись о месте соединения, они выходили на разбой на самое короткое время и скоро возвращались каждый къ своему пристанодержателю. Но прежде, чемъ скажемъ о зимнихъ экспедицияхъ, которыя возобновлялись почти каждый годъ въ течение четырехъ летъ, приведемъ несколько сведений о разбояхъ на самой Волге.
Весна 1789 года опять вызвала понизовыхъ бурлаковъ къ ихъ привычной деятельности. Съ появлениемъ на Волге судовъ явились и разбойничьи лодки, а вследъ за ними поплыли для дозора разъездные команды изъ Камышина, Дубовки, Царицына и Чернаго Яра. Хотя опасное ремесло разбойника едва ли кому могло казаться привлекательнымъ; однако, жизнь беднаго населения была такъ некрасна, существование на беломъ свете для многихъ было такой тяжелой обязанностью, кусокъ хлеба такъ трудно вырабатывался, что даже простой мужичекъ решался иногда, конечно, не изъ баловства и не для шутки, не отъ избытка счастья, а съ горя выйти на Волгу и попытаться добыть денегъ, которыя честнымъ трудомъ такъ нелегко добывались. Мы вообще думаемъ, что только очень достаточный побуждения выгоняютъ робкаго мужика на большую дорогу; нелегка была жизнь и поволжскаго бурлака.
Весной 1779 года начались переговоры между некоторыми крестьянами поволжскихъ деревень  (9):между прочимъ составилась небольшая шайка въ среднемъ Ахтубинскомъ городке, приписанномъ къ ахтубинскимъ шелковичнымъ плантациямъ; несколько человекъ крестьянъ, согласившись «разбивать плывущия по реке Волге суда», подговорили въ свою шайку некоторыхъ изъ жителей верхняго погромнаго городка и начали готовиться къ выступлению на Волгу. Конечно, когда составилась шайка, приступили къ избранию атамана и эсаула, и первымъ избранъ былъ Василий Тимофеевъ, двадцативосьмилетний крестьянин казавшийся имъ достойнымъ этого почетнаго звания; эсауломъ къ нему выбрали крестьянина Погромнаго городка Андрея Татаринова. Разбойники приготовили несколько ружей, атаманъ купилъ себе, кроме того, пистолетъ (за который заплатилъ полтинникъ !), шашку, достали пороху, железный кистень и 25-г о мая, взявъ небольшую лодку, выехали на Волгу въ числе только шести человекъ и направились прямо къ Денежному острову, лежащему въ несколькихъ верстахъ отъ Царицына.
Это было самое удобное место для наблюдения за проходящими по Волге судами, и разбонйики избрали его для своей стоянки, остановившись на самомъ «при-верхе» острова, въ томъ месте, где онъ делитъ Волгу на два рукава. Разбойники провели ночь въ своемъ стане, провели и весь следующий день, наблюдая за всемъ, что происходило на Волге: наконецъ, на закате солнца они выбрали одно сплавное судно, шедшее сверху, и, сообразивъ, что оно не устоитъ противъ нихъ, потому что не было защищено ни однимъ орудиемъ, атаковали его и ограбили. Судно это принадлежало балахнинскому дворцовому крестьянину Овчинникову, провиантскому поставщику, и находилось подъ присмотромъ работника его, экономическаго крестьянина Белухина. Такъ какъ судно нагружено было хлебомъ, а не красными или другими ценными товарами, то разбойники и не могли собрать на немъ богатой добычи: они взяли железный сундучекъ съ деньгами, какия находились на судне, разное платье, топоры и прочие инструменты, нужные для домашняго обихода, захватили четверикъ пшена себе на кашу и отпустили судно, не сделавъ никому вреда. Едва они возвратились къ своему стану, на приверхъ острова, и разделили добычу, какъ увидели снова два судна, плывшия сверху, и, пропустивъ первое изъ нихъ, сделали нападение на второе. Судно было защищено и, заметивъ приближение разбойниковъ, встретило ихъ выстрелами изъ пушки; не имея равнаго оружия, разбойники должны были отступить, и такимъ образомъ судно прошло благополучно. Опасаясь, вероятно, чтобы станъ ихъ на Денежномъ острове, не былъ открытъ, и они не переловлены царицынскими разъездами, въ случае подачи объявления однимъ ограбленнымъ и другимъ спасшимся судномъ, разбойники не ночевали въ стане, а поплыли на другую сторону Волги, нагорную, и пристали къ берегу выше устья речки Второй Мечетной;
тамъ они расположились ночлегомъ, а утромъ опять направились къ Ахтубе. Но когда ночью они пристали къ берегу въ среднемъ Ахтубинскомъ городке, на нихъ напала разъездная команда, высланная изъ Царицына, подъ начальствомъ пятидесятника Протопопова, «ради поиску и искоренения воровъ, разбойниковъ и ихъ пристанодержателей» ; къ разъездному отряду присоединились крестьяне Ахтубинскаго городка,— и разбойники должны были сдаться. Но одинъ изъ нихъ, желая спастись, бросился въ воду, чтобы вплавь перебраться на другую сторону Ахтубы; въ то время, когда онъ уже плылъ, раздался выстрѣлъ, и разбойникъ былъ убитъ кемъ-то изъ разъездной команды.
На другой день разбойники привезены были въ Царицынъ, сданы, вместе съ оружиемъ и пограбленными вещами, въ комендантскую канцелярию и въ тотъ же день допрошены. Атаманъ признался во всемъ эсаулъ также, а за ними и ихъ подначальные товарищи.
Все, что было взято ими съ судна, возвращено по принадлежности, кроме денегъ, которыя были разобраны ахтубинскими крестьянами при поимкѣ разбойниковъ; сами они отправлены были въ воеводскую канцелярию,«для надлежащаго по законамъ изследования и за продерзости ихъ наказания».
Именнымъ указомъ, отъ 1763 года 10-го февраля, повелевалось выдавать изъ казны денежныя награды всякому, кто поймаетъ вора или разбойника и приведетъ въ судъ; за разбойничьяго атамана велено было платить по 30 рублей, за простаго разбойника 10, а за пристанодержателя 50 рублей. Па основании этого указа пятидесятникъ Протопоповъ, поймавший вместе съ своимъ отрядомъ, атамана Тимофеева, его эсаула и двухъ разбойниковъ, требовалъ себе вознаграждения. Долго не получая его, онъ подалъ коменданту «доношение», которое мы выписываемъ ниже (10).
Само собою разумеется, что уничтожение такой незначительной шайки, какъ Тимофеева, не имело никакихъ последствий для прочихъ поволжскихъ разбойниковъ. Такое болезненное явление въ русской истории, какъ поволжские разбои, не могло быть закрыто въ народной жизни одними паллиативными средствами, потому что корни его лежали глубоко.

1) Это, по всей вероятности, урочище Каменнови хутора, на речке Черной, принадлежащее донскимъ помещикамъ Каменновымъ. Урочище это и теперь малороссияне называютъ — Чорна. После мы увидимъ, что въ этихъ местахъ имели притонъ и "другиe" разбойники.
2) Не Буков ли воспетъ народомъ подъ названиемъ вора—Гаврюшеньки и Гаврюшки, упоминаемаго въ местныхъ песняхъ?
3)   Дело о разбойническом атамане Гавриле Букове и держателях  его казаке Малышеве и монахе Льве, Цар. арх.  М 399. 1776
4) Цар. apx. № 432.-  Дело о принятии предосторожности om появившейся по реке Волге  разбойнической секты (шайки).  1776.
5)  Сигнальный крикъ разбойниковъ при нападении на суда. Крикъ этотъ еще так недавно раздавался на Волге, и онъ очень памятенъ нынешнимъ мирнымъ бурлакамъ.
6) Въ другой поется:
Выгребали, выплывали пятьдесятъ легкихъ струговъ
Воровскихъ казаковъ.
7) Подобныя рубашки атаманъ Филиповъ далъ на сбережение своей любовницѣ, Ирине Ощепкиной. (См, выше.)
8)  Цар. арх. № 716.  Дело о поимке вopoв и разбойников появившыхся па рьке Илавле и Волге. 1778 г.
9) ) Цар. арх. № 776.  Дело о разбойническому атамане Васильие Тимофееве, есауле Андрее Татаринове, c шайкою. 1799 г.
10) «Пойманные мною съ командою воровской атаманъ, есаулъ и разбойники отъ комендантской отосланы въ воеводскую канцелярию при промемории, а таково-жъ требовано о выдаче мне съ командою за поимку техъ разбойниковъ принадлежащихъ денегъ, но точію я и доныне не-удовольствованъ; а высочайшимъ имяннымъ ея императорскаго величества, состоявшимся 763 г. февраля 10, публикованнымъ въ народъ указомъ, по 4 пункту между протчаго ясно изображено: «естли кто разбойническаго атамана или разбойника поимавъ приведетъ, таковымъ давать изъ
казны нашей за атамана по тридцати, а за разбойника по десяти рублевъ, а возвращать оныя потомъ въ казну», и откуда, то въ томъ указе изъяснено-жъ. Того ради царицынскую комендантскую канцелярию покорнейше прошу, всходность всевысочайшаго матерняго ея императорскаго величества (указа), обнародованнаго верноподданнымъ къ поощрению ловить и приводить воровъ, о выдаче за то награждения мне съ командою, повеленнаго за приводъ атамана и трехъ человекъ разбойниковъ, въ числе коихъ  ж есаулъ, дабы какъ я, такъ команда моя, за неудовольствиемъ остатца обиженными быть не могли, о томъ въ царицынскую воеводскую канцелярию покорнейше прошу сообщить еще промеморию учинить милостивую резолюцию.»

Самозванцы и Понизовая вольница.
Д. Мордовцев.
1867 г.

Еще одно произведение автора. Прям детектив. Убийство, погони, сплетения власти и криминала. И не совсем понятна судьба героев. (Ну окромя представителей власти, которые остались не наказаными). Описано современное время, хотя писалось в 1887 году.

Атаманъ Брагинъ и разбойникъ Зубакинъ.

Въ предлагаемоиъ здесь небольшомъ очерке на первый планъ выступаютъ не полководцы, не законодатели, а простые разбойники, которые заслужили право на внимание истории не личными качествами, не какими-либо особенными подвигами а, во первыхъ, темъ, что въ нихъ выразился характеръ эпохи, о которой у насъ большею частью судятъ ошибочно; во вторыхъ, темъ влияниемъ, какое имели они на окружавшую ихъ среду (а эту среду составляли массы такихъ же серыхъ людей, какъ и они сами), и, наконецъ, темъ, что заставляли задумываться и тревожиться полководцевъ и законодателей.
Нельзя не пожалеть, что история разбоевъ, происходившихъ въ нашемъ отечестве во второй половине ХѴIIІ столетия, мало разработана. Никто изъ писателей даже прошлаго века не счелъ нужнымъ обратить внимание на эти странная корпорации разбойниковъ, какъ будто ихъ не было вовсе. Только имя атамана Заметаева сохранилось въ одной иностранный монография, посвященной описанию походовъ Суворова. Ф. Антингъ, авторъ весьма пространнаго сочиненія:
Les campagnes du Feldm aréchal Comte de Souvoroff-Rumnïkski, — называетъ Заметаева «преемннкомъ Пугачова» (successeur de Pugatschew ), даетъ ему эпитетъ «умнаго и мужественнаго», прибавляете, что только быстро-принятыя меры помешали этому человеку достаточно усилиться, и въ несколькихъ словахъ разсказываетъ объ его подвигахъ на Каспийскомъ море и объ его поимке. Впрочемъ, и о Заметаеве упомянулось только потому, что подошелъ случай. А между темъ история лицъ, подобныхъ Заметаеву, весьма любопытна и объясняетъ многое въ истории прошлаго века.
Это былъ особеннаго рода протестъ слабаго противъ сильнаго, протестъ, при которомъ не разбиралось средствъ, именно вследствие уверенности, что честными путями ни въ какомъ случае выиграть его невозможно.
Почти въ одно время съ Заметаевымъ действовали еще атаманы Кулага, Брагинъ и разбойникъ Зубакинъ, каждый съ своею шайкой. Кулага, какъ и Заметаевъ, производилъ свои пиратския экспедиции на Каспийскомъ море и на Волге, на легкихъ лодочкахъ, тогда какъ последние действовали на суше, предпринимая отдаленные походы въ глубь России. Брагинъ и Зубакинъ не пользовались такою громкою популярностью въ России, какъ Заметаевъ, который, какъ выражался о немъ Суворовъ, «былъ оглашаемъ въ разныхъ странахъ»; но ихъ шайка имела соучастниковъ на Волге, на Илавле, на Медведице, Ходре и Вороне-реке. Товарищи Брагина и Зубакина принадлежали къ разнымъ сословиямъ: были между ними казаки, малороссияне, русские рекруты и русские крестьяне; косвенно къ корпорации ихъ принадлежали и помещики, и духовенство, и чиновники. Разбойничьи станы этой шайки находились не въ одномъ месте: они собирались то въ одинъ притонъ, то въ другой; сегодня станъ ихъ на Медведице, на Илавле, а черезъ месяцъ они держатъ «воровской» советъ где -нибудь за триста, за четыреста верстъ оттуда. Передъ отправлениемъ въ походъ, они сходились въ одномъ изъ становъ, советовались, куда идти, вооружались, запасались иногда подводами для перевозки добычи и подъ предводительствомъ атамана, эсаула или одного изъ старшихъ и опытныхъ разбойниковъ, какимъ былъ Зубакинъ, шли на промыселъ.
После удачнаго или неудачнаго похода, когда шумъ о разбояхъ распространится по городамъ и селамъ, и правительство поспешитъ принять противъ разбойниковъ меры, шайка разбредется въ разныя стороны: кто убитъ или пойманъ и попалъ въ острогъ, кто идетъ на Волгу, кто за Волгу, иной на Илавлю, на Каспийское взморье, кто въ лесъ и степи, и шатаются беглецы до новаго случая, до призыва атаманскаго, распевая старинныя песни про свои станы да леса темные.

Леса ли вы, лесочки, леса темные!
Кусты ли вы, кусточки, кусты частые!
Ахъ, станы ли вы, станочки, станы теплые!
Еще все-то вы кусточки ужъ повыжжены,
Еще все наши станочки пораззорены,
Еще все наши товарищи переиманы.
Какъ и первой-то товарищъ въ граде Киеве,
А второй-то нашъ товарищъ въ камменной Москве,
Какъ и третий-то товаршцъ въ славномъ Питере.
Я остался, добрый молодецъ, въ темныхъ лесахъ...
Закружилася моя головушка, закружилася!..

Объ одной изъ такихъ экспедиций шайки Брагина и Зубакина мы намерены разказать здесь по старымъ архивнымъ документамъ (1). Какъ оказывается изъ дела, разбойники снарядились въ походъ на-скоро, и хотя шайка ихъ была многочисленна, однако, опасаясь ли возбудить подозрение или разчитывая, что небольшими партиями удобнее делать набеги, Брагинъ собралъ въ поле лишь несколько человекъ. Это было летомъ 1775 года. Онъ снаряжался въ путь въ то самое время, когда Кулага пробирался отъ Астрахани вверхъ по Волге, а Заметаевъ, покончивъ разбои на Каспийскомъ море и простившись съ своимъ эсауломъ после победы надъ высланнымъ противъ нихъ отрядомъ, пробирался на Донъ, уклоняясь отъ посланныхъ Суворовымъ драгунскихъ эскадроновъ.
Въ то время, когда Брагинъ собралъ въ одномъ изъ своихъ стаяовъ несколько человекъ изъ предводительствуемой имъ шайки, въ Камышинъ приехалъ изъ верховыхъ городовъ купецъ, котораго въ городе знали подъ именемъ Белевцова. Онъ былъ чемъ-то въ роде тархана, хотя не торговалъ ничемъ; иногда являлся въ виде перекупщика старыхъ вещей, въ другой разъ приезжалъ въ качестве хлебнаго торговца; былъ онъ и рыбникомъ и повереннымъ по деламъ; отъ чужаго имени продавалъ онъ даже и людей, которыхъ бралъ Богъ-весть откуда. Однимъ словомъ, личность довольно подозрительнаго свойства, и видно было, что профессия торгаша маскировала что-то другое. На этотъ разъ Белевцовъ приезжалъ для покупки рыбы, но, неизвестно почему, рыбы не купилъ, а задумалъ какое-то новое дело. Наезжая въ Камышинъ, онъ останавливался обыкновенно у одного малороссиянина, камышинскаго бобыля, по прозванию Пучка. Следуетъ заметить, что около того времени среднее Поволжье стало заселяться выходцами изъ Украйны, которыхъ называли «черкасами». Стесняемые на родине въ своихъ вольностяхъ посполитые люди, особенно изъ наиболее теснимыхъ местностей, разбрелись по всей России: кто шелъ въ Запорожскую Сечь, къ тогдашнему атаману Потемкину, кто на Донъ, иные пробирались на Волгу. Большия передвижения начались особенно после жестокаго усмирения бунта гайдамаковъ: избавившись отъ кола и виселицы, бездомные и безприютные гайдамаки разсыпались по всей южной России, «съ ножомъ за голенищемъ», по выражению народнаго поэта. Потянулись гайдамаки и къ привольному Поволжью, пошелъ въ крестьяне, кто въ бурлаки на суда, поделались честными гражданами: кто въ бобыли; но при своихъ честныхъ занятияхъ не забывали и гайдамацкихъ привычекъ, особенно когда трудъ не спасалъ отъ бедности. Оттого такъ часто и охотно приставали они къ разбойничь имъ шайкамъ; иные изъ нихъ сами делались атаманами. Изъ числа такихъ переселенцевъ было и семейство бобыля Пучка. Белевцовъ, будучи давно знакомъ съ бобылемъ, пригласилъ его отправиться съ нимъ въ Русь, для разныхъ торговыхъ делъ, подговоривъ еще другаго малороссиянина, тоже давно ему знакомаго и приятеля Пучка. Белевцовъ звалъ ихъ на Медведицу, въ село Кочетовку для покупки, какъ онъ говорилъ, ржаной и пшеничной муки на продажу. Онъ обещалъ «не обидить» ихъ, когда отъ этой операции получить прибыль. Малороссияне согласились, и все втроемъ отправились въ путь на двухъ телегахъ.
Но они ехали не долго. За речкою Карамышемъ, за поселкомъ Топовкою, когда они проезжали по степи, изъ буерака, «на перехватъ ихъ», выехало несколько вооруженныхъ всадниковъ.
— Что за люди? закричали они ехавшимъ:— куда едете?
Те отвечали, что едутъ изъ Камышина за покупкой хлеба. Тогда неизвестные вооруженные люди велели имъ идти съ собой къ разбойничьему стану, приглашая также вступить въ шайку. Это были разбойники. Они темъ более хотели завербовать къ себѣ въ соучастники трехъ своихъ пленниковъ, что Белевцовъ, по роду своей торговли долженъ былъ очень хорошо знать, где разбойники могутъ получить важную добычу, и могъ указать имъ на самыхъ богатыхъ людей въ техъ губернияхъ, по которымъ онъ разъезжалъ.
Разбойники, кажется, знали что за человекъ этотъ Белевцовъ, хотя, быть можетъ, онъ и не принадлежалъ къ ихъ шайке. Но ни Белевцовъ, ни товарищи его, разумеется  не желали следовать за разбойниками къ ихъ притону. Разбойники грозили имъ смертью, били ихъ и особенно Белевцова, въ которомъ наиболее нуждались. Не имея силъ сопротивляться, пойманные торгаши должны были следовать за разбойниками, которые и привели ихъ въ свой станъ.
Въ то время, когда нижнее Поволжье было еще такъ мало заселено, когда отъ поселка къ поселку вели пустынныя степныя тропы или извилистыя лесныя дорожки, когда дремучие леса, стоявшие нетронутыми по отлогостямъ и вершинамъ волжскихъ горъ и по всемъ впадающимъ въ Волгу, Медведицу и Хоперъ речкамъ, представляли безопасное убежище всякой вольнице— разбойничьимъ притонамъ было много места. Темный лесъ, высокие камыши у речекъ и глубокия степныя балки, буераки и яры покрывали днемъ все, что делалось ночью. Вновь заводимый где-нибудь на отшибе поселокъ, глухая, заросшая лесомъ деревенька, степные хутора и уметы, гумна, раскиданные по полямъ, вдали отъ жилья, и даже большия села и кабаки по городамъ служили притонами для разбойниковъ. Жить было тяжело, и потому надо было или жить на чужой счетъ и грабить, или принимать у себя награбленное. Вотъ отчего такъ много было въ то время пристанодержателей и такъ много было воровскихъ становъ.
Тамъ же, где былъ встреченъ Белевцовъ, местность представляла и другия удобства: около Топовки разстилается ровная степь, усеянная множествомъ кургановъ, которые слывутъ въ народе подъ именемъ «татарскихъ могилъ». Степь эта представляетъ плоскую возвышенность, владычествующую надъ всею окрестностью, и между курганами заметнее прочихъ «Большой Курганъ», съ котораго глазъ видитъ все, что делается вокругъ, далеко въ степи. Разбойники умели выбрать эту местность для своего стана: съ Большаго Кургана они наблюдали за каждымъ проеззкимъ и прохожимъ, темъ более, что здесь шла большая дорога, ведущая отъ Поволжья въ «Русь». „И при Пугачове около Топовки было особенное движение. Разбойники и ихъ пленные пробыли въ стане два дни. Это былъ притонъ Брагина и Зубакина. Самъ Брагинъ находился въ то время въ стане и правилъ имъ, какъ атаманъ. Брагинъ служилъ когда-то, какъ казакъ волжскаго войска, въ Московскомъ легіоне, и бежалъ оттуда.
Это тотъ самый легионъ, который формировался въ поволжье за годъ до появления Пугачова, и главнымъ командиромъ котораго былъ известный князь Прозоровский; въ этомъ легионе служилъ предшественникъ Пугачова, молодой самозванецъ Богомоловъ, и часть этого самаго легиона, стоявшая у Дубовки, взбунтовалась въ 1772 году, защищая, въ лице Богомолова, покойнаго императора Петра IIІ и требуя, чтобы мнимый царь велъ бунтовщиковъ на Москву. Должно думать, что Брагинъ зналъ Богомолова. Во время пребывания въ стане, въ продолжение двухъ дней, Брагинъ, не разбиравший средствъ для достижения цели, успелъ сделать все, что ему было нужно: онъ жестоко мучилъ Белевцова, принуждая вступить въ шайку и быть ея провожатымъ по русскимъ селамъ; взятымъ съ Белевцовымъ малороссиянамъ грозили смертью, еслибъ они не согласились следовать за шайкой (2).
Белевцовъ и малороссияне должны были повиноваться. Брагинъ и другие разбойники, находившиеся въ стане, изъ которыхъ одинъ былъ волжский казакъ Кощеевъ, a другие малоросияне, вооружились передъ отъездомъ на разбой, точно шли на сражение: все они сели на лошадей; каждый взялъ по ружью и по пике съ дротикомъ; у каждаго была шашка и пистолетъ. Неизвестно, былъ ли тогда въ стане и Зубакинъ: изъ показаний этого не видно. Можетъ быть, личность Брагина, какъ атамана, стояла на первомъ плане и закрывала собой простаго, хоть и опытнаго разбойника; только последующия обстоятельства показываютъ, что Зубакинъ участвовалъ въ этой экспедиции и более другихъ навлекъ на себя преследование правительства. Очень можетъ быть, что онъ присталъ къ шайке уже после, подъ новымъ вымышленнымъ именемъ, которыхъ у него было такъ много.
Впереди этой, выступившей въ путь партии, ехалъ Брагинъ съ разбойниками, а за ними следовалъ Белевцовъ съ товарищами на двухъ телегахъ. Поездъ имелъ видъ небольшаго казацкаго отряда, посланнаго съ какимъ-нибудь важнымъ поручениемъ, и действительно, когда въ селахъ и деревняхъ, черезъ которыя отряду приходилось проезжать, спрашивали разбойниковъ: куда и зачемъ они едутъ? Брагинъ отвечалъ, что онъ снаряженъ изъ Дубовки «съ командою по делу». Продовольствие для маленькаго отряда покупалось на деньги, а для ночлега отрядъ останавливался где-нибудь въ поле или въ лесу, въ стороне отъ жилья. Въ то смутное время, когда четверть населения России, беглые крестьяне, солдаты, раскольники и даже не беглые, но нищие земледельцы всехъ наименований, бродили по белу свету, мыкаясь изъ конца въ конецъ и питаясь грабежомъ и воровствомъ, когда дубинка и ружье кормили сытнее, чемъ плугъ и соха, военные разъезды «для сыску воровъ и разбойниковъ» ходили по всемъ направлениямъ, по большимъ и малымъ дорогамъ, и потому разбойничий отрядъ Брагина не могъ никому внушить подозрения; многие, можетъ быть, думали, что онъ-то и спасетъ ихъ отъ оборванныхъ шаекъ, шатавшихся по проселкамъ.
По переправе черезъ реку Медведицу, поездъ останавливался на-время, и атаманъ ездилъ зачемъ-то въ село Кочетовку, ко вдове капитана Агишева, которая, по словамъ одного изъ разбойниковъ, «Брагину незнаемо почему называется своя». Есть причины думать, что между этою помещицей и атаманомъ разбойниковъ существовали какия-то странныя отношения, можетъ быть даже родственныя, но всего скорей, что это было простое знакомство. Брагинъ могъ заезжать къ ней во всякое время, посещения его не казались ни для кого странными и не считались предосудительными; въ отсутствие помещицы, его принимали крестьяне и дворовые люди Агишевой, какъ знакомаго ихъ госпожи. Можетъ быть, Агишева не знала о профессии Брагина, хотя трудно было не догадаться, какимъ ремесломъ занимается этотъ странный гость. А можетъ быть, госпожа Агишева и посвящена была въ тайну имени и существования атамана, и это темъ вероятнее, что разбойники, приезжавшие къ нему, отправлялись обыкновенно прямо къ Агишевой, когда не находили своего предводителя въ стану. На этотъ разъ Брагинъ не засталъ вдовы дома и потому, взявъ у дворовыхъ людей припасовъ на дорогу, скоро воротился къ товарищамъ, и шайка отправилась далее.
Такъ ехали они пять дней по направлению къ северу, «въ Русь», какъ они говорили, въ верховые города. Доехали, наконецъ, почти до Вороны-реки.
Въ одну ночь, по указанию Белевцова, Брагинъ подступилъ съ своею шайкой къ довольно-большой деревне, где жилъ самъ помещикъ, поручикъ Исеевъ.
Думали вероятно найти у него большия деньги, или, быть можетъ, Белевцовъ имелъ свои причины не любить Исеева и желалъ его гибили. Какъ бы то ни было, разбойники въехали въ деревню и приблизились къ господской усадьбе. Разсчитавъ, что только быстрота и нечаянность нападения помогутъ имъ исполнить свой замыселъ, и что ничтожной горсти разбойниковъ не устоять противъ целой деревни, Брагинъ приказалъ верховымъ пустить лошадей во весь опоръ, и скакать прямо къ помещику на дворъ. Прискакавъ къ самому дому, разбойники сделали залпъ изъ ружей прямо въ окна помещичьяго дома и потомъ закричали, чтобы помещикъ тотчасъ выходилъ. Несчастный вышелъ на крыльцо, и Брагинъ потребовалъ отъ него денегъ.
Исеевъ говорилъ, что денегъ у него нетъ; разбойники требовали, и одинъ изъ нихъ, малороссиянинъ, повидимому, самый жестокий изъ всей шайки (мы догадываемся, что это и былъ самъ Зубакинъ), схватилъ несчастнаго Исеева, стащилъ съ крыльца и тутъ же повесилъ его на воротахъ, на волосяномъ аркане.
Въ то время ворота всегда заменяли виселицу, особенно когда требовалось быстрое исполнение приговора; сколько жертвъ погибло на воротахъ. во время форсированная марша Пугачова къ Царицыну, на разстоянии тысячи верстъ !.. Напрасно Пучокъ съ товарищемъ, которые оставались за воротами у своихъ телегъ, увидя эту сцену съ беднымъ Исеевымъ, просили разбойника не делать убийства; напрасно они плакали передъ нимъ...
— Коли его не повесимъ, сделаетъ за нами погоню, — сказалъ разбойникъ и поднялъ несчастнаго къ воротамъ.
«И какъ сталъ малороссиянинъ Степанъ (онъ же и Фролъ Зубакинъ) его, Исеева, вешать, то мы его, чтобы не чинилъ смертнаго убийства, плакавши слезно просили; только онъ, сказавши, что-де когда не повесимъ, сделаетъ погоню... не послушалъ», говорилъ после Пучокъ, когда его допрашивали въ Камышине.
Не медля ни минуты, разбойники вломились въ домъ и начали обыскъ, но, не смотря на все усилия, нашли самую ничтожную сумму денегъ, которая даже не вознаграждала ихъ за ужасную смерть повешеннаго ими помещика: во всемъ доме отыскали только около трехъ рублей да захватили платье, которое казалось поденнее. Жена несчастнаго и ея маленькия дети умоляли разбойниковъ оставить имъ жизнь, и Брагинъ, сжалившись надъ ихъ беззащитностью, тронутый просьбами детей и бедной матери или не желая напрасно проливать кровь, сказалъ Исеевой:
— Богъ, государь и мы тебя прощаемъ !
Въ деревне услышали между темъ, что на господскомъ дворе происходить что-то недоброе. Дворовые раньше поднялись на шумъ и выбежали. Стрельба разбудила и всю деревню. Собралась огромная толпа народа, и все вломилось на барский дворъ. Тогда Брагинъ закричалъ сбежавшемуся народу:
— Кто станетъ мешать моему делу, всехъ перестреляю и деревню выжгу!...

Действительно, Андреевъ виделъ у эсаула Щербакова именно техъ людей, которые нужны были Циммерману. Но, какъ мы сказали выше, люди эти были уже освобождены изъ-подъ ареста. Изъ войсковой канцелярии выпустили ихъ еще въ начале октября, а Кулаковский прибылъ въ Дубовку только 27-го ноября. Кулаковский не нашелъ, кого искалъ. «Опознателю» Андрееву показаны были все арестанты, находившиеся тогда въ Дубовкѣ, но онъ не нашелъ между ними того, съ которымъ встретился у эсаула Щербакова. Тутъ только догадалось дубовское начальство (сомнительно, чтобъ оно не подозревало чего-нибудь прежде), что выпущенные имъ арестарты подъ скромнымъ именемъ торгашей скрывали важныя преступления, и что ихъ не следовало освобождать даже и на основании манифеста. Тогда желая поправить дело, оно разослало въ тотъ же день войсковыя гранаты ко всемъ станичнымъ атаманамъ, старшинамъ и казакамъ волжскаго войска, а также послало уведомления и въ верховыя станицы. Въ граматахъ говорилось: «войсковая канцелярия, усумнясь, не изъ техъ ли упущеныхъ людей будетъ тотъ злодей Зубакинъ, симъ вамъ, станичнымъ атаманамъ, повелеваетъ предъоказанныхъ выпущенныхъ изъ-подъ караула купца Малахова пи работника его Михайлова приказать казакамъ сыскивать и, есть ли объ нихъ, где они находятся, уведано будетъ, то старались бы, поймавъ, представить въ войсковую канцелярию неотменно, и вамъ, станичнымъ атаманамъ, объ ономъ учинить по сей грамоте неотменное исполненее.» Тогда же разосланы были вовсе места нарочные съ дубликациями. Но не дальше какъ черезъ два дня въ Дубовке узнали, что Малаховъ съ работникомъ пойманы въ Камышине, где и содержатся подъ карауломъ. Они схвачены, какъ тогда выражались, «съ продажными неприличными вещами». Въ Камышине, кажется, не догадывались, кто такие эти люди, хотя и подозревали, что ихъ скромная профессия скрываетъ что-то недоброе. Таину ихъ имени знали только два человека въ городе, которые и навещали ихъ въ тюрьме, подъ видомъ простыхъ подавателей милостыни. Это были бобыль Пучокъ, участвовавший въ последнемъ разбое Брагина, и его приятель.
Дубовское начальство отправило въ Камышинъ нарочнаго просить таношния власти, чтобъ арестанты отосланы были къ Циммерману. Но камышинския власти не отдали арестантовъ нарочному, опасаясь, вероятно, чтобъ изъ Дубовки не выпустили ихъ опять подъ какимъ-нибудь благовиднымъ предлогомъ, а прислали имъ только описание приметъ этихъ колодниковъ.
Здесь начинается вторая половина похождений Зубакина и Брагина, изъ которой едва ли можно вывести положительное заключение, кто былъ более виноватъ, разбойничья ли шайка, или лица, которымъ поручено было охранение спокойствия страны. Картина «златаго века» рисуется здесь безъ прикрасъ, и, глядя на нее, невольно радуешься, что векъ этотъ уже не повторится.
Имя Потемкина произвело магическое действие на дубовское начальство. Когда тамъ узнали, что этотъ вельможа лично интересуется ходомъ поисковъ за Зубакинымъ и его шайкой, купецъ Малаховъ и его работнику бывшие въ ихъ рукахъ, но ускользнувшие по ихъ же оплошности, высоко поднялись въ мнении дубовскихъ старшинъ. Теперь они писали въ Камышинъ, чтобъ этихъ арестантовъ берегли, держали подъ крепкимъ карауломъ и проч. Притомъ, чувствуя свою вину более, чемъ, можетъ быть, кто-нибудь могъ догадываться, начальники волжскаго войска видимо стали заискивать у Циммермана. Извещая его о поимке Малахова съ работникомъ въ Камышине, они распространяются по своемъ личномъ усердии, и о заслугахъ всего волжскаго войска. Они говорятъ, что «таковыхъ злодеевъ (какъ Зубакинъ) стараниемъ войсковой канцелярии въ нынешнемъ году до несколька человекъ, въ томъ числе и  славный разбойник Кулагинъ съ товарищи, переловлены и отосланы въ подлежащее место (4)». Они послали къ Циммерману описание приметъ Малахова съ работникомъ, отправили даже особаго нарочнаго, казацкаго старшину, для личныхъ объяснений. Вообще заметно, что въ Дубовке очень суетились, да и было отчего.
Объяснившись съ нарочнымъ, Циммерманъ не остановился, однако, на этомъ объяснении. Ему нужно было довести дело до-конца. Онъ уведомлялъ дубовское начальство, что, считая за нужное довести до сведения правительства «о усердии, въ снискании техъ злодеевъ отъ оной станицы употребленномъ и употребляемомъ», желалъ бы знать подробнее о томъ третьемъ лице, которое крестьянинъ Андреевъ виделъ у эсаула Щербакова, не самъ ли то Зубакинъ, следовъ котораго все еще онъ нигде не находилъ; онъ требовалъ поймать его какимъ бы то ни было способомъ, не смотря даже на то, если бы приметы оказались несходными съ показаниемъ Андреева. Но изъ Дубовки известили Циммермана, что, при арестовании Малахова и его работника, не было третьяго лица, что, можетъ быть, Андреевъ виделъ тамъ казака Кощеева, который действительно вместе съ ними приехалъ въ Дубовку, но «только оной Кощеевъ подлинно здесь природной казакъ и реченному Щербакову шуринъ», какъ будто шуринъ Щербакова не могъ быть разбойникомъ.
Наконецъ, къ Циммерману привезли Малахова съ работникомъ. Допросивъ ихъ, Циммерманъ убедился, что нашелъ именно того, кого искалъ: подъ невинною наружностию работника, остриженнаго, впрочемъ, въ кружало, скрывался самъ знаменитый воръ Зубакинъ, о поимке котораго такъ заботился Потемкинъ. Настоящее имя купца намъ уже давно известно: это былъ Лукьянъ Белевцовъ, постоянно ездивший въ Камышинъ по деламъ торговли и бывший потомъ въ партии Брагина и Зубакина. Циммерманъ узналъ и еще много подробностей, раскрытия которыхъ всего более страшились войсковые старшины и атаманъ; онъ узналъ, что войсковой атаманъ Василий Персидский и братъ его Федоръ Персидский, а также войсковой старшина Савельевъ и войсковой дьякъ Криулинъ взяли у Зубакина и Белевцова при арестовании все деньги и имущество, пограбленное у майора Зайцева и у повешеннаго Исеева, и вынудили ихъ дать росписку такого содержания, будто вещи эти проданы имъ по собственному желанию продавцовъ; что въ получении разбойниками денегъ и имущества росписался дубовский соборный священникъ Николаевъ, тоже за известную сумму вознаграждения. Циммерманъ узналъ имена всехъ, участвовавшихъ въ последней разбойничьей экспедиции на реку Ворону; отъ него не скрылось также и то, что когда онъ посылалъ изъ своего отряда поручика Куроша съ командой для поисковъ за Зубакинымъ, волжское войско не только не давало Курошу «ни за какие прогоны» подводъ, но вообще не допускало его до розысковъ; и что Курошъ получилъ лошадей только тогда, когда сказалъ, что едетъ назадъ къ Циммерману и т. д.
Обо всемъ этомъ Циммерманъ донесъ воронежскому губернатору Потапову. Замечательно, что по поводу этого обстоятельства онъ протестовалъ между прочимъ противъ откуповъ, которые, по его мнению, более чемъ что-либо способствовали усилению разбоевъ.
Начало каждаго злодейства, говорить онъ, скрывается въ кабаке; тамъ разбойники, въ пьянстве, «чинятъ свои договоры» и обдумываютъ воровския экспедиции; а огромные леса и степи Верхоломовскаго уезда помогали скрываться разбойникамъ. Какъ на одинъ изъ главныхъ притоновъ, Циммерманъ указываетъ на село Дмитриевское или Дуровщину, отдаленное отъ всехъ населенныхъ местностей, и въ особенности на кабакъ, находившийся въ этомъ селе. Циммерманъ просилъ губернатора «куда бы то ни было свести питейный домъ». Съ своей стороны губернаторъ донесъ о проделкахъ волжскихъ властей военной коллегии. Но аккуратный Циммерманъ не остановился и на этомъ. Онъ написалъ обо всемъ Потемкину, не утаивъ ничего, что делалось въ Дубовке. Въ кратковременное свое пребывание на месте разбоевъ, Циммерманъ успелъ захватить 86 человекъ «разныхъ злодеевъ, смертоубивцовъ, разбойниковъ, пристанодержателей и, по оговору злодеевъ, знавшихъ о ихъ злодействахъ».
Замечательно, что между захваченными преступниками, духовенство составляло 8-й или 9-й процента (5): такъ незавидно было положение делъ, повидимому, счастливая государства! Но при всемъ томъ не поймано было еще много лицъ изъ шайки Брагина, а еще большее число разбойниковъ было вовсе неизвестно Циммерману и Потемкину даже по именамъ, хотя отряды Циммермана, его нарочные и курьеры, летали по всемъ направлениямъ. Отважныя шайки совершали экспедиции на тысячу верстъ, и часто одно и то же страшное имя раздавалось или въ низовьяхъ Волги, или на Каспийскомъ море у самыхъ персидскихъ границъ, или на берегахъ Оки и Урала. Вотъ какова въ сущности была жизнь въ государстве, наружнымъ блескомъ котораго очаровывался Дидро!
Пойманныхъ разбойниковъ повезли на судъ къ верхоломовскому воеводе, а надъ действиями начальниковъ волжскаго войска Потемкинъ, въ то время уже князь (6), велелъ нарядить следственную коммиссию. Онъ, между прочимъ, писалъ воронежскому губернатору: «касательно же до вреднаго поступка Дубовской станицы начальниковъ, то предписалъ я волскаго войска атаману, чтобъ онъ ко изысканию истины, по требованиямъ вашимъ, прислалъ обстоятельной ответъ, по которому и благоволите меня уведомить, подлинно ли описываемой поступокъ въ Дубовской станице и отъ кого именно учиненъ, дабы виновные въ страхъ другимъ наказаны были.» Вместо Циммермана и его драгунъ, для истребления разбойниковъ назначены были
казацкие отряды, и начальникомъ надъ ними командированъ полковникъ Платовъ, одинъ изъ любимейшихъ героевъ войска Донскаго, впоследствии гроза французовъ.
На щекотливые запросы воронежская губернатора войсковой атаманъ Персидский отвечалъ: «Пажити и денегъ за выпускъ ихъ (т. е. Зубакина и Белевцова) изъ-за карауала я во взятокъ никогда не бирывалъ.»
Атаманъ при этомъ оправдывался, что освободилъ ихъ изъ-подъ ареста «съ пажитью» и съ деньгами; что еще до ареста и после освобождения изъ-подъ караула разбойники продавали имевшияся у нихъ вещи «несравненною ценою», то есть дороже того (добавлялъ онъ), «какъ после разбития злодея Пугачова въ здепшихъ местахъ многие люди такия-жъ вещи продавали»; что освободилъ онъ ихъ на основании манифеста; что после освобождения действительно купилъ у Малахова лошадь, но заплатилъ за нее все деньги сполна и т. д. «Показание-жъ ихъ ложное на меня не изъ чего другова происходить, какъ изъ одной злости, потому что чрезъ старание войсковой канцелярии они сысканы и въ коммиссию взяты, и темъ ихъ злодейство утаиться не могло.» Такъ заключалъ Персидский свое оправдание, забывая, что разбойники пойманы не ихъ стараниемъ. То же самое отвечалъ братъ атамана, войсковой старшина Федоръ Персидский, говоря, что ни пажити, ни денегъ «во взятокъ я никогда не бирывалъ и не знаю и подъ видомъ покупки ничево я у себя не оставлялъ и не покупалъ» и т. д. «А по освождении ихъ (добавлялъ Персидский) чрезъ несколько время, по просьбе, у купца Малахова я разменялъ червонныхъ империаловъ сто рублевъ на мелкия деньги, вместо которыхъ онъ получилъ отъ меня медныя и серебрения, a последния получилъ у чумака (целовальника) моего въ кабаке при людяхъ. По примеру брата, онъ утверждалъ, что разбойники ложно показали на него по злобе.
Въ такихъ точно выраженияхъ оправдывались и войсковой старшина Савельевъ, и войсковой дьякъ Криулинъ. Священникъ Николаевъ, котораго разбойники уличали въ стачке съ дубовскими властями и въ томъ, что онъ бралъ ихъ на поруки,— отвечалъ, что на поруки онъ ихъ никогда не бралъ, а въ день освобождения ихъ изъ-подъ караула зашелъ въ канделярию по собственному делу, совершенно случайно, и только росписался за нихъ въ получении имущества. «А после того (признавался священникъ) они ко мне на квартиру выпросились и были несколько время, продавали разнымъ людямъ пажить; а во время-то ихъ у меня бытности довольствовалъ я ихъ своимъ хлебомъ и разною харчью, почему по счете и оказалось за то издержанныхъ денегъ десять рублевъ, въ уплату которыхъ мне оной купецъ, при отъезде своемъ изъ Дубовки, отдалъ деньгами-жъ пять рублевъ, а за остальные изъ рухледи ветхой. А во взятокъ денегъ десяти рублевъ и никакой пажити не бирывалъ, что и по-казываютъ они на меня ложно.»
Наконецъ, Зубакинъ уверялъ Циммермана, что, при освобождении его изъ-подъ ареста въ Дубовке, онъ долженъ былъ дать взятку даже канцелярскому сторожу.
Въ такомъ-то неблагоприятномъ свете выказывались поступки всего официяльнаго мира въ волжскомъ войске. Действия дубовскихъ властей въ самомъ деле казались очень подозрительными: показание Зубакина было слишкомъ правдоподобно. Въ Дубовке понимали это и потому представили воронежскому губернатору пространнейшее объяснение и просили его «отъ напрасная нарекания милостиво защитить и представить его светлости, чтобы понапрасну за неведение не могли понести какова ответа.» Но дело постановлено было такъ, что его трудно уже было поворотить назадъ.
Все опрокинулось на представителей волжскаго войска: и члены военной коллегии, и князь Потемкинъ, и воронежский губернаторъ Потаповъ, и астраханский губернаторъ Якобий, все требовали строжайшая суда надъ обвиненными, — и полетели ордеры по инстанциямъ, отъ высшей къ низшей, отъ военной коллегии къ Потемкину, отъ Потемкина къ Потапову и Якобию, отъ- Якобия къ астраханскому оберъ-коменданту генералу Левину, отъ него къ царицынскому коменданту полковнику Цыплетеву и т. д. Поступокъ дубойскихъ властей называется уже «гнуснымъ и не соответствующимъ званию ихъ поступкомъ». Цыплетевъ не стесняется бросать, имъ въ лицо оскорбительное название «продерзателей». По приказанию Потемкина, Якобия и Левина, Цыплетевъ назначаетъ следствие и посылаетъ въ Дубовку секундъ-маиора Венцеля; ему велено, «какъ наивозможно яснее и доказательнее изследовать, буде окажутся притчинниками по тому гнусному поступку объявленные старшины, привести ихъ въ Астрахань».
9 августа (1776 г.) обвиняемые призваны были въ коммиссию. Достойно особаго замечания, что дубовския власти, когда- приехалъ къ нимъ Венцель, тотчасъ отвели ему квартиру, прислали на производство дела бумаги, сургучу, нитокъ, свечъ, чернильницъ, перьевъ и даже коробку для песку, дали въ караулъ казаковъ, а формально отвечать на вопросы не хотели. Они ссылались на то, что послали отъ себя объяснение къ воронежскому губернатору, который представилъ ихъ ответы Потемкину; они просили Венцеля отложить следствие до другаго дня, чтобъ успеть донести обо всемъ Цыплетеву. Действительно, они отправили Цыплетеву копии съ ответовъ, которые были посланы воронежскому губернатору, и «нижайше»-просили Цыплетева объяснить все это Якобию. Но Цыплетевъ не уважилъ ихъ просьбы и въ жесткихъ выраженияхъ относился о нихъ въ своемъ рапорте къ астраханскому оберъ-коменданту, говоря, что «оные ответы писаны единственно отъ самихъ техъ написанныхъ продерзателей въ ихъ пользу и оправдание», и даетъ этимъ ответамъ эпитетъ « самопроизвольных».
Но какъ бы то ни было, a следствие пока приостановилось на время, и Венцель долженъ былъ уехать изъ Дубовки; темъ не менее обвиняемые черезъ это ничего не выиграли, а только раздражили Якобия. Прочитавъ ихъ оправдания, онъ не переменилъ своего мнения и между прочимъ писалъ Цыплетеву: «рекомендую, не смотря ни на какие ихъ ответы, произвесть... настоящее и какъ возможно непродолжительное следствие, ибо по силе повеления его светлости не только следовать, но и судить ихъ довлеетъ: но пока первое совершится, последнее до того времени остается,—въ чемъ не оставьте дойтить до самой дела того истины, я же буду ожидать поспешнейшаго въ томъ содействия.» Тогда наряжена была новая коммиссия, презусомъ въ которую командировали секундъ-майора Титова съ другими офицерами. Прибывъ на место следствия, Титовъ тотчасъ отправился къ атаману Персидскому, а на следующий день разослалъ нарочныхъ казаковъ съ требованиемъ, чтобы все лица, подлежащия следствию, явились въ коммиссию. Это было 22 октября. Но войсковой атаманъ «отозвался тогда слабымъ» и не явился въ коммиссию. Титовъ назначилъ сборъ на 24 число, на понедельникъ, къ девятому часу утра; обвиняемые отвечали, что они готовы и будутъ въ коммиссии. Но въ понедельникъ, на разсвете, вестовой солдатъ доложилъ Титову, что войсковой атаманъ отправляется въ путь, а куда — неизвестно. Тогда Титовъ послалъ къ Персидскому находившаяся при немъ офицера Кирсанова съ требованиемъ отложить этотъ «невременной» отъездъ и явиться въ коммиссию для ответовъ. Кирсановъ засталъ атамана уже выехавшимъ со двора въ дорожной коляске и подойдя объяснилъ, зачемъ посланъ отъ Титова.