6. Воспоминания курсанта аэроклуба
(Часть воспоминаний Е.С. Николаева, касающаяся, в основном, Борисоглебского аэроклуба).
Я родился в 1915 г., 23 февраля, в г. Валуйки Курской области, где в то время отец строил мельницу. Вообще жизнь нашей семьи была связана с частыми переездами. Отца направляла Москва по мере необходимости в разные места, и он не отказывался, хотя жизнь кое где, например в г. Уральске на реке Урал, была очень налаженной...
(Пояснение: С.Ф. Николаев, отец Е.С.Николаева, с дореволюционных времен занимался строительством паровых мельниц. Его специальностью был шеф-монтаж оборудования и сдача его в эксплуатацию. Он работал по всей России – в Европейской части, на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке. По этой причине в довоенные годы семья Николаевых в 1937 году попала в Борисоглебск. В связи с постоянными переездами семья везде жила на съемных квартирах. В Борисоглебске Николаевы жили на улице Набережной).
В семье было еще двое детей – сестра (1913-1978) и брат Николай (1923-1985). Со школьной скамьи он попал на фронт, служил в разведке, демобилизовался в 1949 году.
Когда мне было пять лет, я впервые увидел аэроплан. В небе, как мне казалось, на огромной высоте, медленно двигался, надрывно гудя, какой-то желтый силуэт. В ребячьем моем сердце это почему то сильно отозвалось. Был я еще мал, но ожидание чего-то необычного не покидало меня.
Второй раз я увидел аэроплан в 1922 году. Мы жили тогда в г. Уральске. На широком плесе реки Урал недалеко от берега покачивался, блестя металлической обшивкой, одномоторный низкоплан. Через расступившуюся толпу шли два человека в черных регланах, кожаных шлемах с поблескивающими очками. Мальчишки вскоре убежали, а я толкался как привязанный, пока не стемнело и охрана не прогнала меня. Прибежал домой уже затемно. Долго мерещились мне то гудящий в небе желтый силуэт впервые увиденного аэроплана, то покачивающаяся на уральской волне металлическая гофрированная птица на поплавках. Все казалось мне чем-то необыкновенным – интересным, загадочным.
После этого я долго не видел аэропланов, но стоило лечь в постель, как я вместе с поплавками, удочками, коньками, лыжами и самопалами неизменно видел аэропланы, они мне снились. В эти годы кроме любимой рыбалки я стал клеить змеи. Помню, отец помогал мне сделать и запустить огромный, по сравнению с другими, змей. Это занятие стало на протяжении ряда детских лет моим увлечением.
Годы шли, детство переходило в юность. В 1930 году я закончил 7 классов, поступил в школу ФЗУ. В 1931 году, будучи на практике в г. Липецке, опять столкнулся с самолетами. Город в то время с раннего утра гудел от непрерывно взлетавших Хеншелей. Их в разобранном виде привозили в ящиках под маркировкой сельскохозяйственных машин, собирали, облетывали и увозили. Работа шла интенсивно.
В один из выходных дней я стоял на городской площади возле церковной ограды и смотрел, как зачарованный, на появившийся на большой высоте моноплан с обрубленными консолями крыльев и острым носом. Кроме меня, головы никто не задирал. Пилотировал его, как видно, опытный летчик; некоторые фигуры я видел впервые, да и скорости были другими. Много позже ряд фактов подвел меня к мысли, что это был, видимо, прототип Мессершмитта (Ме-109В с двигателем ЮМО-210 610 л. с.).
В 1936 году я окончил курсы по подготовке в ВУЗ, а в 1937 судьба занесла меня в благословенный богом город Борисоглебск...
Он стоял на слиянии двух чистых полноводных рек, заслоняясь с запада огромным лесным массивом и рекой Вороной. На восточной его окраине был ипподром (с 1923 года аэродром). С юга он омывался водами реки Хопер, на восток шли поля.
После работы, а работал я электромонтером, я бежал к границе аэродрома и наблюдал за его жизнью. Ну, совсем как иностранный шпион! Смутно как-то хотелось быть причастным к авиации, но как? Пока же я наблюдал полеты аэропланов, особенно их посадки. Я видел движение рулей, видел летчиков в кожаных шлемах с очками, наблюдал касание земли колесами аэропланов. Все меня занимало. Что делать дальше, рисовалось смутно. Я узнал, что в городе начал работать аэроклуб Осоавиахима, но занятия уже начались. И вдруг – набор в две группы авиатехников. Я взял направление с производства, прошел медицинскую и мандатную комиссии, был зачислен и стал учиться. Всеми правдами и неправдами стал подлетывать. Закончив досрочно программу авиатехников, был зачислен в группу пилотов.
... Аэродром за городом. С запада лес и река, с севера и востока поля, на юг село, за ним в семи километрах – город. Раннее утро, прохладно. Из леса слышна россыпь соловьиных трелей. Мы бежим после построения к аэропланам, помогаем техникам. Все пропахли бензином. Приятный запах!
Помню первый в жизни полет. Сел, пристегнулся. Во второй кабине сидит начлет т. Могильниченко. Летный состав – все бывшие летчики ВВС. Запускаем от руки мотор, и утренняя тишина наполняется рокотом двигателя. На выхлопных патрубках – фиолетовые язычки пламени. – «Выруливай!» Как выруливать, понятия не имею. Инструктор делает все, конечно, сам, но у меня левая рука на секторе газа, правая на ручке, ноги на педалях. Взлетели. Затихли прыжки, аэроплан преодолевает упругий воздух. Сразу же обдало неповторимыми запахами бензина, горячего масла и эмалита. Самолет мелко дрожит. Лечу сам, ныряю, взмываю. На разворотах довольно сильно прижимает к сиденью. Полет по кругу, по «коробочке». Нужно выполнить четыре разворота. Начало их прозевываю, но, главное, – от полета остается радость. Мелькает мысль: «Может быть, вправду буду летчиком?». При резковатых движениях ручкой аэроплан волнуется, ремни то слабеют, то врезаются в плечи. Кажется – вот вылетишь из кабины. Но ремни и замок на груди надежны – не слыхать, чтобы кто-нибудь выскочил. Забегая вперед, скажу: переход в воздухе из кабины в кабину был если не любимым, то, во всяком случае, распространенным развлечением летчиков. Хотя парашютов на У-2 не было, а под ногами 500-700 м высоты и иногда и болтанка. Но хватка пальцев за стойки – стальная, движения выверены, а летчик без озорства, по моим наблюдениям, (неразборчиво).
Запомнились ранние подъемы, торопливое шаганье по ночным, наполненным запахом цветущего табака улицам, не прошедший совсем сон в трясущемся кузове полуторки, ран ние завтраки. Даже если не хотелось есть, свиные отбивные по высшему классу, душистые булочки с какао (так называемый «Ворошиловский завтрак»), в конце концов, будили аппетит.
Первая вылетанная заправка, обычно 35-45 минут, вводила каждого окончательно в ровный уверенный рабочий ритм. За хвостом аэроплана на лужайках закуривали. Летчики курили все. Курсанты или не курили совсем, или курили, соблюдая этикет. Курили папиросы: «Беломорканал» – среднего качества, некрепкие массовые «Поход в Арктику» с длинноволокнистым ярко-желтым табаком, «Казбек» – длинные, душистые, в твердой упаковке. Выбирали фабрики, это было в порядке вещей. Больше всего любили Ростов.
Закончив программу, стал ждать вызова в военкомат, продолжая работать на производстве. В один прекрасный летний день меня прямо со смены (работал дежурным электриком) вызвали к директору мелькомбината (№ 8). Аллюр три креста. Прибегаю к двухэтажному зданию заводоуправления. На первом этаже окрашенная светло-коричневой краской дверь, на ней табличка: «Директор». Никаких секретарей, стукнул согнутым пальцем в дверь, чуть приоткрыл – «Разрешите?» – Вошел. Прямо по курсу стол, за ним полный, даже очень, средних лет человек. Это директор тов. Масон Артур Иванович. Слева от него сидит наш главный механик Петр Яковлевич Ворсунов. Это мой болельщик. Здороваются со мной за руку. Что это значит?
Петр Яковлевич сразу задает неофициальный тон: – «Ты что же это, Женя, молчишь?» и говорит что-то еще. Артур Иванович полуофициально, полудружески говорит: – «Женя, тебя вызывают срочно в аэроклуб. Скажи Шикунову (это наш старшой) что ты уходишь». Помолчал: – «И, наверное, насовсем! Завтра оформим расчет, получишь деньги, не забывай нас!». Вот это номер! Что такое? Я действительно ничего видом не видел, слыхом не слыхал. Вроде ничем особо не выделялся. Был даже небольшой инцидент в аэроклубе.
Занятия по «Наставлению» вел летчик из Школы капитан Валерий Федорович Макеев. ... Он был для нас живым олицетворением советского военного летчика. Мы не так вникали в его речь, как внимательно и с одобрением смотрели на него самого. Где-то подспудно бродило в голове: «Вот бы мне стать таким...». Он довольно монотонно читал: «Для определения направления ветра прилетающими экипажами, при отсутствии посадочных знаков, служит устанавливаемый на специальном месте полосатый полотняный конус...».
– «Колбаса» – чуть слышно прошептал я
– «Никого нет, знаков нет, вот тут и выручает конус»
– «Колбаса» – чуть погромче сказал я опять.
Капитан продолжал: – «Вот так, товарищи курсанты, в аэродромном оборудовании мелочей нет. У хорошего коменданта аэродрома все всегда в порядке, в том числе и конус!»
– «Колб...» начал было я, но вздохнул. Он обернулся: «Курсант Николаев! Вы что, с колбасным производством связаны? Или что?»
– «Нет»
– «Садитесь».
Капитан никому не пожаловался, а я уже следил за своим поведением.
Надо сказать, что учебный процесс был организован у нас неплохо. Полеты шли без срывов. Всегда все было. Были наглядные пособия, вплоть до разрезных моторов М-11, были баллоны с воздухом, был бензин, было масло, были водо-маслогрейки, были две бортовых машины (на одной возили людей). Был при штабе мотоцикл «Красный октябрь» 5 л. с. Нас водили прыгать с вышки (на стадионе училища). Я убедился – с вышки прыгать страшновато: все качается, поскрипывает. Земля вроде бы недалеко, но и не близко. Возили нас летом прыгать и с вышки в воду (там была глубина метров шесть, сейчас – 90-е годы – мель, песок). Вышек и той и другой давно нет.
Меня выпустили самостоятельно (с грузом во второй кабине) после 24 полетов. Первые 2-3 полета выполнял как в тумане, потом, после 8-10 полетов туман начал рассеиваться. После полетов в зону на пилотаж стала приходить мысль: – «Летать, наверное, буду». Появилось чувство уверенности в себе. Идя на полеты, начал испытывать радость. Появилось чувство гордости за свою, хоть и маленькую пока, причастность к профессии летчика.
Анализируя чувства, владевшие мной в то неповторимое время, я свел бы их в одно понятие – романтика. Все – поношенная одежонка, скудная еда (исключая разве ворошиловские завтраки), сон в сарае, непростое совмещение работы с учебой, – все скрашивалось причастностью к авиации. А ее любили тогда все – и руководители и народ. Это не преувеличение. В парикмахерской, помню, раз деды сажали меня, как летчика, в кресло без очереди, чуть ли не силком! На каком языке сказать о своем мироощущении в то время? Наверное, лучше, чем сказал т. Есенин – «Словно я весенней, гулкой ранью проскакал на розовом коне» – не скажешь.
Но все это будет потом, а пока я шагал в аэроклуб, гадая, чем меня удивят. Было 25 июня, около восьми утра. С запада от леса и реки тянуло свежестью.
Река! В городской черте, стоило выйти за Красный мост, начиналась глушь. Наловить полведра разной мелочи на удочку ничего не стоило. Ночью под Гаровым мостом в бредень залезали двухаршинные сомы.
Незаметно дошагал до светлого особняка по улице Советской. Скромная голубая с бронзовыми буквами вывеска – «Борисоглебский Городской Аэроклуб». Ниже – «Осоавиахим СССР». Массивная резная дверь, пять ступенек, коридор, направо табличка «Начальник штаба», прямо – дверь – «Начальник аэроклуба». Влево коридор, по бокам двери классов, заканчивается он выходом во двор. Во дворе гараж, подсобные помещения, щит с баграми, ломами, лопатами, ящик с песком. Все уже достаточно знакомо. Подхожу к двери, приоткрываю: – «Разрешите?». Вхожу.
За письменным столом с авиамоделькой и двумя скромными папками сидит наш начальник тов. Сухинин Олег Николаевич. Это чуть выше среднего роста человек с черной редковатой шевелюрой, черными, нависшими над глазницами бровями, худой, даже костлявый. На нем зеленая суконная гимнастерка с голубыми с черной окантовкой петлицами. В них по птичке и по три осоавиахимовских звездочки. Новый армейский ремень с портупеей и планшет выглядят нарядно. Он поднимается навстречу, приветливо здоровается и без предисловий объявляет: «Товарищ Николаев! Мы решили... вместе с Облсоветом, конечно, – назначить вас начальником штаба!» Я ожидал всего, но не этого. Видя мое недоумение, сказал: «Так и решили: пусть берется за дело молодой, свежий, не испорченный человек! Вы согласны?» – «Вам видней, – ответил я – но, может быть, я не справлюсь, ведь все старше меня и по опыту работы и по возрасту». Он крикнул в дверь: «Дежурный!» Вошел дежурный. «Позовите начхоза!». Через минуту-другую стук в дверь, вошел начхоз тов. Мещеряков Семен Денисович, округлый, с небольшой одышкой, средних лет человек, одетый во все казенное, но без звездочек в петличках. Брюки обтягивали толстенькие ножки, животик перехватывался новым щегольским командирским ремнем. Как оказалось позже, это был хороший, исполнительный и некляузный человек.
– «Товарищ Мещеряков! Это наш новый начальник штаба Николаев Евгений Степанович. Одеть сегодня же по всему формуляру, вечером доложить!»
Началась новая жизнь. Надо ли говорить о новых многочисленных обязанностях, о новых почти неограниченных правах, о новом внешнем облике, о новой зарплате. Вместо 150 рублей я стал получать 550 при полной ненужности партикулярного платья, которое я просто оставил в сарае у товарища, где жил. Но ... интуиция повела меня в дальнейшем от чистенького письменного стола с набором карандашей и ручек, от вежливой машинистки и вежливо звонящего телефона – к пыльному, грохочущему, но милому сердцу аэродрому.
Одним словом, через год я уже в звании инструктора-летчика получил от Облсовета назначение на должность начальника филиала Липецкого аэроклуба в 30 километрах от Липецка (филиал Липецкого аэроклуба на Сырском руднике), с одновременным личным обучением группы курсантов 12 человек на самолете У-2. Этот период был для меня уже по-настоящему интересным. Я успешно обучал своих ребят, участвовал в парадах, катал трудящихся по праздникам, а главное, стал водиться с настоящими, опытными летчиками. Наступило время, приводным ремнем к которому стали моя годичная работа начальником штаба, а затем инструктором. И вот осенью 1939 года я встречаю государственную комиссию ВВС в лице двух летчиков из Борисоглебской авиашколы – капитана Степанищева Антона Федотовича – председателя, и капитана Курдаева Евгения Николаевича – заместителя. Это были отличные летчики, красивые, сильные, с юмором люди. Капитан Степанищев позже стал моим командиром полка, в котором я имел честь командовать эскадрильей. Он любил говорить под веселую руку: «Мир знает трех великих Антонов – Антона Чехова, Антона Рубинштейна и Антона Степанищева!».
Так ли все было хорошо в моей работе? Нет, конечно. В Липецке, демонстрируя посадку вылетающего ученика, так приложил аэроплан, что силовые троса шасси лопнули как нитки, а фюзеляж припал к земле... Никаких укоров мне делать не посчитали нужным.
Работа моя в аэроклубах Борисоглебска и Липецка закончилась 28 августа 1939 года. На старте свежие полотнища, новые флажки, на командном пункте стол с ручками и чернильницей, планшеты с бумагами. Идет сдача экзаменов моими курсантами. Летают по кругу самостоятельно, с грузом во второй кабине, в зону с поверяющими. Садясь в аэроплан, поверяющие оставляют на столе папиросы и спички. Еще на столе стоит графин с водой. Оценочные листы заполняются тут же набело. В воздухе в свои блокнотики ставят значки. Полеты прерываем на обед и продолжаем почти до захода солнца. Летают хорошо.
Противоречивое было время! Анализируя события тех лет, приходим к выводу: страна жила! На главных направлениях дела вообще шли хорошо. Так, например, наши курсанты были нравственно и физически здоровые люди. Медики работали на славу! Я лично проходил медкомиссию с пристрастием. Во первых, нас возили в Воронеж, во вторых, это заняло целую неделю, в третьих, из 60 кандидатов прошли только два человека, в числе их был и я.
Итак, отлетали все, заруливает последний курсант, впору немного расслабиться. Осталось позвонить в Липецк, но вдруг слышу: «А командир не хочет поехать со своими ребятами?» – это говорит председатель комиссии. Я немедленно ответил: «Да, я хочу в Армию, надоели отсрочки!».
Сколько шума поднимут друзья, мелькает в голове. Ведь для всех эта тема больная. Все почти настроены учиться, но не в военных училищах, а в Херсоне. Пугают друг друга одинаково: «Остригут, шагать заставят, дисциплина задушит!».
Слышу, совещаются капитаны. Говорит Степанищев: «Слетать придется для порядка. Заполняй лист. Подписать надо сегодня...»
Взлетаем. Что я могу показать? Делаю виражи, перевороты с выходом боевыми разворотами, потом кручу петли. Слышу в СПУ: «Давай на посадку, хватит!».
Из последующих событий запомнился скандал у начальника (Липецкого) аэроклуба полковника Киреева Михаила Федоровича: «Самовольничаете, бежите, мы вас учили, панимаешь!». Но вопрос был ясный. Все закончилось мирно. С остальными летчиками распрощались душевно. Много было выслушано пожеланий, когда мы с горячностью молодости чокались стаканами с бесцветной жидкостью. Где вы, любимые мною товарищи? Жили в одной комнате с Васей Баркаловым – где он, не знаю. Дружили с начлетом Василием Николаевичем Костиным. На фронте летал на «горбатом». Сделал 180 боевых вылетов, приехал проведать меня в Борисоглебск Героем Советского Союза, потом жил в Воронеже. Мой основной учитель Ваня Занин, уволенный ранее из Армии за горячительные напитки и характер, приехал в Борисоглебск проведать меня, был на полетах, когда я командовал эскадрильей в училище, в полку упоминавшегося Антона Федотовича Степанищева. Ваня Занин летал тоже на Ил-2, тоже остался жив, так же как и Вася Костин был удостоен звания Героя Советского Союза.
Сразу же потерялся след и еще одного друга, штурмана аэроклуба Виктора Алексеевича Григорьева. Разные все были люди! Ленинградец, интеллигент. Было в нем что то неординарное. Помню типичный в его устах анекдот: На корабле едет дама с мальчишкой. Мальчишка ухитряется свалиться за борт, к нему устремляется акула, но ее опережает помощник капитана и вспарывает ей брюхо своим кортиком. Дама в обмороке и сквозь истерику пассажиры слышат: «Какой ужас, рыбу ножом!».
В зиму 1939-40 гг. проходили курс молодого бойца, стреляли в тире из винтовок, из ручного пулемета, много занимались физической подготовкой, грызли теоретические дисциплины, изучали матчасть аэропланов УТ-2 (АИР-10) конструктора тов. А.С. Яковлева с мотором М-11 100 л. с. конструктора тов. Швецова, и И-16 конструктора тов. Поликарпова с мотором М-25 конструктора также Швецова. Строили для себя баню. Ранней весной вышли в лагеря. Нам достался хутор Дуплятский в 45 км юго-восточней Борисоглебска...
(Далее рассказывается об армейской службе).
Источник – Рукопись воспоминаний Е.С. Николаева, а также их публикации:
1. http://www.bvvaul.ru/profiles/2366.php
2. http://voenspez.ru/index.php?topic=105758.0
3. Журнал «Военные знания», 2018, №6
