Смертельный припадок
3 марта 2017 г.
В ходе февральской революции в одном только Петрограде были убиты и ранены 1443 человека
Последний председатель Государственного Совета Российской Империи, выдающийся юрист и криминалист, видный деятель русского правого движения Иван Щегловитов накануне февральского переворота говорил: “Паралитики власти слабо, нерешительно, как-то нехотя, борются с эпилептиками революции”. Давно назревавший конфликт в обществе прорвался, для большинства наблюдателей и участников, внезапно, а поводом для взрыва стали всего-то лишь трехдневные перебои в Петрограде с черным хлебом. Белый, чуть подороже, лежал свободно. Тем не менее пошли слухи, что на хлеб введут карточки и дефицит тут же усилился: хлеб начали скупать на сухари. Все большее число людей, отстоявших очереди, которые тогда сильно возмущали привыкших к изобилию продуктов горожан, оставались с пустыми руками. В России начала 20-го века это было неслыханно.
23 февраля, по новому стилю этот день выпадает на 8 марта, Петроград забурлил. Стачкомы оборонных предприятий, щедро подкормленные германской агентурой, подготовили очередную плановую забастовку. Кроме того, улицы были полны гуляющей публики. Стихийные волнения, как снежный ком, обрастали народом. Забастовщики ринулись звать за собой другие заводы. Неуправляемые толпы, в которые затесалось много подростков, буянов с рабочих окраин и просто хулиганья, принялись громить продуктовые лавки и магазины. Толпы хлынули от окраин к центру, подпитываясь за счет студентов и прочих сочувствующих. Кое-где образовывались стихийные митинги, разгонялись полицией, но тут же перетекали в другие места. К вечеру волнения утихли, но на следующий день возобновились с новой силой. Теперь уже бастовали почти все заводы, и все повторилось с гораздо большим размахом.
Еще можно было предотвратить катастрофу, навести порядок. Но царь находился в Ставке, в Могилеве, а правительство никаких действий против беспорядков не предпринимало. Два дня о событиях в столице царю даже не докладывали, тревожные сигналы от председателя Думы Родзянко и от частных лиц тонули в благодушных рапортах военных и гражданских властей.
Тем временем, положение в Петрограде обострялось стремительно. Чувствуя безнаказанность, толпы били витрины магазинов, переворачивали трамваи. Полиция цепочками в 10–20 человек противостоять многотысячным шествиям не могла. Городовых забрасывали камнями, льдом, досками. Кое-где из толпы раздавались и револьверные выстрелы. Среди полиции появились раненые, а потом и первые убитые, а самим полицейским применять оружие запрещалось. В середине дня 24 февраля градоначальник Балк запросил войска. Однако казаки, выехав на улицы, никакой помощи полиции не оказывали. Нагаек при них не было, а боевое оружие им использовать запрещали. Многие казаки считали уличный разгон недостойным себя делом. Они в лучшем случае сопровождали городовых, подкрепляя их своим видом, но на просьбы о реальной помощи не реагировали и при столкновениях с демонстрантами оставались сторонними наблюдателями.
Казаков перестали выпускать из казарм, но столичная пехота была ничуть не лучше. Настоящие гвардейские полки были на фронте, а в Петрограде остались запасные батальоны для формирования пополнений. Численность их была огромной, в ротах по полторы тысячи. Главным образом только что призванные новобранцы. Попадали сюда и после лазаретов, попадали пойманные дезертиры и отбывшие срок преступники. Теперь эти как бы “гвардейские” части выводили в оцепления, и они стояли, что нисколько не мешало манифестантам. Демонстрации убирали флаги, разбивались на группы и свободно проходили сквозь оцепления: гулять не запрещалось. Никакого разгона солдаты не производили, да и многим офицерам претила “грязная работа”.
24 февраля вся полнота власти в столице была передана командующему войсками Петроградского военного округа генерал-лейтенанту Хабалову. Тем временем волнения разрастались, разбушевавшиеся толпы начали громить полицейские участки и убивать городовых. Только вечером 25 февраля доложили о событиях в Ставку, причем в очень сглаженном виде. После долгих прений войскам было отдано разрешение применять оружие, разумеется, с массой оговорок. Хабалов оповестил об этом население в расклеенных объявлениях. Но за три дня все уже привыкли, что войска безобидны и угрозам никто не поверил, мало того, стали задирать самих военных. И стрельба произошла. Стреляли драгуны - по ним из толпы пальнули из револьвера и ранили солдата. Стрелял Павловский полк - после выстрела с крыши, убившего рядового. Стрелял Волынский полк - сначала по приказу в воздух, но толпа манифестантов стала издеваться над солдатами и тогда был открыт огонь на поражение. Буйствующая по улицам вольница была напугана, правительству показалось, что беспорядки больше не возобновятся.
В ночь на 27 февраля премьер-министр Голицын пустил в дело заготовленный царский указ о роспуске Думы. Этим же вечером пришла телеграмма от царя, с запозданием узнавшего о волнениях: “Генерал-лейтенанту Хабалову повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией”. Приказ передали в полки, среди ночи довели до офицеров и унтер-офицеров. Именно в этот момент произошел психологический надлом в тех полках, которые стреляли по толпе - Павловском и Волынском. Неопытные солдаты оказались в шоке от пролитой ими крови. В казармы проникали агитаторы, укоряя солдат и взывая к “раскаянию”. И солдаты взбунтовались. Полуторатысячная рота Павловского полка вырвалась с оружием на улицу. В Волынском полку убили офицера - путь назад был отрезан. Бросились вовлекать в мятеж полки, расквартированные по соседству. Подняли часть преображенцев, тоже взывая к их “совести”, совместными усилиями подняли Литовский полк. Начальство растерялось, не решаясь что-либо делать без приказа, а Хабалов, переутомившись от напряжения последних дней, отключив телефон, спал.
Пятнадцатитысячная солдатская толпа понеслась по улицам, процесс пошел лавинообразно. В выставленных оцеплениях были такие же “запасные” и стрелять “по своим” они не решались. А нарушив приказ, автоматически сами становились бунтовщиками и вливались в общую массу. Офицеров, пытающихся остановить ее, толпа убивала. Штаб Хабалова пребывал в полной прострации. Для подавления назначили заместителя командира Преображенского полка Кутепова, приехавшего с фронта на побывку. Это был умный и волевой офицер, но сил ему дали всего человек 500, надерганных кто откуда. Приданные 12 пулеметов оказались без патронов. Все же он сумел сорганизовать свой разношерстный отряд и после короткого боя очистил район восстания.
Однако мятежники растеклись толпами, большинство хлынули во взрывоопасные рабочие районы. Cолдаты, вместе с рабочими и шпаной, разгромили арсенал - разграбили 40 тысяч винтовок, несколько тысяч револьверов, огромное количество патронов. Утекло в народ и оружие со складов оборонных заводов. Захватили 7 тюрем и толпы получили новых вожаков, как политических, так и уголовников. Все эти массы снова потекли к центру города, многократно умножившиеся и вооружившиеся. Боеприпасов было в избытке, шла непрерывная пальба в воздух. Случайно встреченных офицеров разоружали, срывали погоны. Полицейских и жандармов убивали. Палили и по чердакам, по окнам, показавшимся подозрительными. По всему городу громили полицейские участки. В некоторых городовые отстреливались до конца, поняв, что все равно обречены. Разнесли и подожгли здания судов, Охранное отделение, а попутно и армейскую контрразведку - по наводке выпущенного из тюрьмы шпиона Карла Гибсона.
Важные события разворачивались в Думе. Собравшись на очередное заседание, депутаты узнали о ее роспуске, но не расходились, опасаясь беспорядков. А в обществе прошел слух, что распущенная Дума отказалась расходиться. Студенты и гимназисты, вливающиеся в толпы, поворачивали некоторые из них “на защиту Думы” от “реакции”. Дума, помимо своего желания, становилась центром революции. Депутаты разделились надвое. Большинство во главе с Родзянко считали, что авторитет Думы надо использовать для противодействия развалу и анархии. В качестве такого органа был создан “Временный комитет Государственной Думы для поддержания порядка в Петрограде и для сношения с учреждениями и лицами”. Левых во главе с Керенским несло в другую сторону. Они считали, что должны возглавить начавшуюся революцию.
Между тем Родзянко, обнаружив, что повстанцы слушаются Временного комитета и признают его авторитет, поехал в Мариинский дворец для встречи с правительством, чтобы договориться о совместных действиях, но обнаружил, что никакого правительства уже нет. Подав царю прошение об отставке, одни министры разбежались, другие в шоковом состоянии были готовы к тому же. Переговоры с братом царя Михаилом Александровичем, с предложением возглавить власть в городе, кончились ничем. Тогда Временный комитет Думы решил принять на себя правительственные функции - “взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка”. Причем первым предложил такое решение монархист Шульгин, подразумевая, что “Временный” орган передаст потом власть нормальному правительству, созданному царем. Одновременно в Таврический дворец стягивались и партийные деятели, в том числе только что вышедшие из тюрем, и “явочным порядком”решили создать свой орган власти - “Петроградский Совет рабочих и крестьянских депутатов”. Так началось небезызвестное двоевластие.
Генерал Хабалов бездействовал, хотя у него собрались немалые силы - гвардейская кавалерия, жандармский дивизион, полиция, пехотные роты - около 2 тыс штыков и сабель при 8 орудиях. Их вполне хватило бы, чтобы решительным ударом подрубить революцию, особенно среди ночи, когда массовый порыв угас, и на улицах остались лишь дезорганизованные кучки мародеров. Но растерявшийся Хабалов уже счел город потерянным. В Ставке только 27 февраля открылась грозная правда. Еще ничего не было потеряно. Парижскую Коммуну успешно раздавили в гораздо худших военно-политических условиях. В Могилев, где находился царь, можно было перенести не только военное, но и гражданское управление страной. Под ружьем была 12-миллионная армия. Требовались лишь соответствующие действия - силовые и политические, но они так и не были предприняты.
28 февраля обстановка снова изменилась коренным образом. Правительства не существовало, Хабалов скрылся в Адмиралтействе и Дума осталась единственной властью. К ней пошел народ, приветствуя “победившую революцию”. Первыми пришли преображенцы, за ними потянулись другие, с артиллерией, с броневиками. И когда произошло единение всех разнородных сил, революция, которую никто, казалось бы, специально не делал, действительно победила. Весть о ее победе волной прокатилась по другим городам России.
В Москве, где не было никаких бунтов и волнений, народ стал группироваться вокруг городской Думы, и туда же, как в столице, перетекли военные части - с оркестрами и командирами во главе. Впрочем, не везде революция выглядела празднично. Гельсингфорс и Кронштадт 1-4 марта щедро умылись кровью. Вслед за рабочими манифестациями в дело вступила матросня, круша все, начиная с винных складов. Начались повальные погромы и убийства.
Царь ехал прямо в эту кашу, опережая сосредоточиваемые к Петрограду надежные полки. Тем временем отречение царя становилось требованием практически всех еще недавно “верноподданных”. Последней каплей стала телеграмма военачальников. Телеграмму подписали великий князь Николай Николаевич, генералы Эверт, Брусилов, Рузский, Алексеев, Сахаров, адмирал Непенин. Воздержался лишь командующий Черноморским флотом вице-адмирал Колчак. От Думы к царю выехала делегация в составе Гучкова и Шульгина. Даже если сделанная карандашом подпись Государя под отречением - подлинная, в чем существуют большие сомнения, юридически оно в любом случае было недействительно.
Дума предложила Михаилу Александровичу занять престол до Учредительного Собрания. Посоветовавшись со своим адвокатом, он отказался. Формально - сославшись на незаконность отречения. Реально - брать власть значило бы взвалить на себя ответственность за обуздание стихии, а Михаил всегда чувствовал отвращение к политике. Тогда на основе Временного комитета Думы было создано Временное правительство. Временное - потому что оно брало власть только до Учредительного Собрания, органа, свободно избираемого всем народом, чтобы решить и политическое, и экономическое устройство будущей России.
Преданный же своими военачальниками, армией и народом Государь вернулся домой и был взят под следствие. В общей массе на сторону революции ушел даже его конвой из 500 человек, каждого из которых он знал лично, и не только по именам. Так совершилась “общенародная, светлая и бескровная” революция - только в столице в эти дни были убиты и ранены 1443 человека. Значительную долю погибших составили служащие петроградской полиции и именно полицейских похоронили на Марсовом поле под видом “героев революции”. В эпилептическом припадке, добившем Империю, они действительно стали одними из немногих героев, до конца исполнивших свой долг.
telegra.ph/Deadly-Seizure-03-02
