Сорокин А С пишет:Дима, не в падая в анализ твоей философии, повторю единственно точное восприятие оной: Всё честно, что без обмана: ты мой раб! Дима, видя, что у хозяина руки длинне и мускулы круче, честно говорит: Всё правда.
А сам выбирает (или пытается) хозяина (работодателя) заинтересованного в работягах.
Так что главное? Закон или сила? Зачем хозяину по твоей философии быть добрым и честным? Чтоб угодить богу или любовнице? Или уж тебе, прости господи?
Простой рабочий и директор завода оказываются в одинаковом положении. Как тот, так и другой наняты государством. Как тому, так и другому идет одинаковая заработная плата. Привилегии отменены и чины тоже. Не может быть и речи об угнетении кого-то, об эксплуатации. Даже карьеристические стремления уйдут безвозвратно 'В прошлое. Какая нужда стремиться к высоким должностям? Всюду равенство труда и платы.
«Такое начало,—утверждает Ленин,— на базе крупного производства само собою ведет к постепенному «отмиранию» всякого чиновничества, к постепенному созданию такого порядка,— порядка без кавычек, порядка, не похожего на наемное рабство,— такого порядка, когда все более упрощающиеся функции надсмотра и отчетности будут выполняться всеми по очереди, будут затем становиться привычкой и, наконец, отпадут, как особые функции особого слоя людей». '
И... «будет исчезать всякая надобность в насилии над людьми вообще, в подчинении одного человека другому, одной части населения другой его части, ибо люди привыкнут к соблюдению элементарных условий общественности без насилия и без подчинения».
И, разумеется, государство, как орган подавления и угнетения, станет просто ненужным, оно отомрет само собой за ненадобностью.
Такова картина нового общества, нарисованная Лениным в знаменитой работе «Государство и революция». В 1920 году, в речи на III-м съезде комсомола Ленин заявил, что «поколение, которому сейчас 15 лет, оно и увидит коммунистическое общество, и само будет строить это общество».
Пятнадцатилетним той поры вот-вот перевалит за семьдесят!
Дядя Ваня Крашенинников часто заходил по вечерам «на чаек». Из одной двери в другую, два шага через коридор. В нательной рубахе, перехваченной подтяжками, сквозь распахнутый ворот видна поросшая рыжим волосом грудь, с разведенными плечами, с выпирающим тугим животиком, просторный лоб сливается со сверкающей лысиной, короткие руки глубоко запущены в карманы брюк.
- Как жизнь, смена? — Вопрос к Максимке.
Последнее время дядя Ваня защищал какого-то
Постникова, который выступал против рекордов. Мать Максимки нападала на дядю Ваню:
- Кого под крылышко берешь, Иван? Из столбовых дворян твой Постников. Не дивно, что ему у нас все не нравится.
- Забываешь, что и Ленин из дворян.
- Сравнил.
- Постникова революция в Минусинске застала, не по своей воле там оказался. Он известный профессор-экономист, чье слово дороже — его или твое? Давно ли ты, Глафира, по складам «папа-мама» читать научилась?
Мать затягивалась папиросой, сводила над переносицей тугие брови:
- Государство у нас пролетарское. Я, Иван, пролетарка без подмесу, от сохи да от лаптей. Потому и слово мое цени больше.
- Только потому, что в лаптях ходила — твое невежество ценней знаний? Ну, так мы индустрию не подымем.
У матери в голосе глуховатые перекатцы, глаза под сведенными бровями колючи:
- Весь народ, Иван, как я — не профессора. Ты хочешь народ активности лишить — заткнитесь, мол, перед умными интеллигентиками. Не выпляшется! Открой газету, Иван. Кто с передовой полосы глядит, чье слово печатают? Паши Ангелиной! Такая, как я, сельская девка учит уму-разуму твоего умного профессора. А мне запрещено? Ну-у нет, от своих прав не откажусь: буду учить и пусть передо мной руки по швам держит, слушается. Моя-то народная активность для нашей державы дороже книжных знаний. Так-то!
Мать победоносно всадила окурок в блюдечко, а Иван Крашенинников задумчиво стоял, сияя под лампой лысиной, глядел в пол.
- Активность дороже знаний?..
- Народная, Иван, народная активность!
- Народная... Да-а... Ты, случаем, не читала — есть у Чехова рассказец, «Унтер Пришибеев» называется?
- Не читала! — отрезала мать.
- А вот Максимка, должно быть, читал.
- Читал,— с готовностью отозвался Максимка.— Вредный такой, всех разгонял.
- Активность народа... А кто среди народа всех активней? Да унтеры Пришибеевы, кто в каждую щель лезет со своим указом, правоту кулаком доказывает. Если верить Чехову, за такую активность судить надо, а мы... Кто в деревне после революции встал во главе сельсовета? Самый умный мужик? Нет, самый крикливый, самый активный — отставной унтер Пришибеев, не иначе. Вот и дожили: профессора Постниковы, интеллигенты, воспитанные на Марксе и Герцене, бросавшие кафедры ради революции... Руки по швам, Постниковы, перед активистами Пришибеевыми. не читавшими даже Чехова!
Отец, как всегда, молчал в спорах. Но было ясно — он на стороне дяди Вани Крашенинникова. Дядя Ваня — учитель отца.
VIII
«Все граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства». По найму?..
Но эта весьма нехитрая операция — основа основ капиталистических отношений. Я имею капитал, вложенный в производство, ты не имеешь ничего, кроме пары рабочих рук. Я тебя нанимаю, и я диктую тебе свои условия, назначаю тебе зарплату, какую считаю .нужной. А уж раз я плачу тебе, то обязан и проследить за тобой, хорошо ли работаешь. Наивно полагаться на твою совесть. Я вынужден не доверять тебе, вынужден ставить над тобой надсмотрщиков и контролеров. И конечно, только прекраснодушный идеалист может рассчитывать, что в ответ на мое недоверие ты ответишь доверием. И я, чтоб твое недоверие не переросло в открытую вражду, из своих доходов плачу на содержание чиновников, которые составляют выгодные для меня законы, плачу на полицию и армию, которые в случае нужды заставят тебя, недовольного, подчиняться мне.
Так выглядело «по найму» при капитализме.
А «по найму» у государства?..
И ,здесь, раз уж нанимают рабочего, не он сам назначает себе зарплату, а кто-то другой, облеченный этим правом. Значит, останутся недоверие !и проверка. И так же, как при капитализме, взаимное недоверие столь же легко, как и прежде, сможет перерасти в антагонизм.
«Государство, бывшее органом угнетения и ограбления народа,— признается Ленин,— оставило нам в наследство величайшую ненависть и недоверие масс ко всему государственному».
А почему должна исчезнуть эта «величайшая ненависть и недоверие масс» к новому государству, пользующемуся старой формой найма? Раз будут нанимать, то будет и антагонизм, будет ненависть, придется издавать сдерживающие законы, прибегать к поддержке организаций полицейского типа. И уж, конечно, речи о «вооруженных массах» рабочих быть не может. Неразумно нанимателю доверять оружие тем, кого он нанимает.
http://www.sunhome.ru/books/b.revolyuci … lyuciya/10
Сорокин А С и кто же должен выступать регулятором зарплатно имущественных отношений ?
По всей видимости это связано с единственно верным учением
Оно даёт право наглым и тупым распоряжаться .чужим трудом.