Тема: Мир учится жить без России, а мы не учимся ничему
Мир учится жить без России, а мы не учимся ничему
В разгар кризиса 1998 года известный в прошлом журналист Виталий Коротич дал интервью газете «Вечерняя Москва». Там он раскрывал глаза аудитории на то, как на самом деле обстоят дела в Америке. Он прожил там семь лет и был настроен встряхнуть простодушного читателя. Намешано в тексте было изрядно. Это было увлекательное чтение, но сейчас оно вспомнилось из-за заголовка. Он выглядел так: «Мир научился жить без России».
С тех пор прошло 17 лет. Родились и выросли люди, которые считают нашего президента явлением природы. Мир, научившийся жить без нас как особой, выделенной угрозы, продолжал тем не менее к нам присматриваться, удивляться и задавать вопросы. Мы отвечали на них без большой охоты, разбираться с прошлым никто не торопился. Когда к концу первого десятилетия нового века стало ясно, что Россия освоилась в роли сырьевой базы с «рокирующимся», но фактически бессменным руководством, интерес начал затухать по-настоящему.
Взаимодействовать с Россией тяжело: визовый режим, абсурдные правила регистрации, очень сегментированное знание английского и т.д. Враждовать — не те времена, чтобы тратить на это деньги. Ну шевелится что-то бескрайнее на запущенной и по большей части непригодной для житья территории, чьи хозяева пытаются хитро маневрировать между Европой и Азией, но не слишком в этом преуспевают. Если СССР вызывал страх, то Россия — это другой мир, и угрозы в нем другие. А поскольку она все еще не слишком открыта и развивается по какой-то сложной траектории, то и бог с ней. При этом пусть будет и членство в клубе, и спортивные мегапроекты, и прочие дела. Есть деньги — делай, демонстрируй, меняйся, было бы желание.
Нам все это не нравилось. Нас многое даже обижало. Что надо вести себя, как не мы придумали. Что надо тратить свои деньги, а говорить на чужом языке. Что кто-то нам чего-то там рекомендует, хотя мы войну выиграли, Гагарина запустили, а если бы не перестройка, то и сейчас держали бы вас вот в этом кулаке. Настроения эти, по сути, никогда не ослабевали. Обида всегда точила наше прекрасное сердце. Даже в период благополучной стагнации второй половины нулевых мы с возмущением жаловались на оборзевших в своем Крыму хохлов и клялись, что теперь будем ездить только в Турцию — сервис лучше, цены ниже, да и чувствуешь себя как-то по-хозяйски.
«Настоящие» западные иностранцы после романтического увлечения мифом об их безграничных возможностях были для нас персонажами анекдотов, образцами безграмотности и тупости, поставляющими в нашу страну второсортные продукты, изготовленные черт знает где. Году в 2007-м начальник одного из отделов на моей тогдашней работе клялся, что у нас нельзя покупать пиво из Германии, потому что они специально добавляют в него всякую отраву, чтобы потом русские мужики бегали в аптеку за виагрой. Тоже, конечно же, немецкой.
Но это были только наши проблемы. В 2014 году все завертелось и застреляло, потому что мы решили, что наши проблемы — это еще и проблемы соседей. Локальный конфликт вернул нам интерес большого мира. Правда, вчитываться в то, что о нас пишут, не стоит. В европейских и американских газетах нет приятной для нашего самолюбия идеи «русской угрозы». Главная тема — как купировать издержки того, что мы есть, и спасти то, что еще можно спасти. Этот западный мир — еще и носитель непонятной, вызывающей наше естественное недоверие солидарности. Понятное дело, со своей «пятой колонной», а не с чиновниками и не с «вежливыми людьми». Так что нам неинтересно это вранье. В довершение всего мы и вовсе перестали планировать будущее, заменив его простым, генетически понятным реставраторством. Пусть сквалыжная западная экономика рисует графики. На нашем духовном пути это не отразится.
Впервые за годы неуверенных попыток начать жить по-новому Россия сорвалась в крутое пике. Выровнять курс очень трудно. Отдаться скорости падения — легко и приятно. Неважно, летишь ли ты навстречу беде и несешь ли ее кому-то — в точности так, как носятся по российским дорогам болиды и внедорожники, оставившие правила терпилам и лохам. В мире, потратившем столько сил на то, чтобы научиться договариваться, тоже можно встретить отморозков, но они остаются маргиналами. В российском сюжете показательна нормативность маргинального, апеллирующая к врожденным особенностям, но связанная, скорее, с тюремным этикетом. Мы хотим, чтобы нас приняли такими, какие мы есть, да только не знаем, какие мы, и боимся это узнать. Нынешнее погружение в себя и оцепенение возвещает расставание с инерцией, на которой во многом держалась вся постсоветская жизнь в России. Мы, наконец, остались сами по себе, нам никто не поможет. Дешевые амбиции, страх прошлого, недоверие к знанию, отсутствие привычки к одиночеству, инфантильный нарциссизм — нарывы вскрыты, дальше нужно выживать. Параллельно — расти. В этом смысле бестолковая пропагандистская чепуха о пользе изоляции для России, как ни странно, свидетельствует, что становление российской нации, возможно, только начинается. Если, конечно, не заканчивается навсегда.
