Расставание
«Всему хорошему приходит конец», как сказал пан Швейк пану Водичке, имея ввиду окончание драки с приятелем.
Наша драка с рынком и самопровозглашённой организацией городской общественности «Народный контроль» под неусыпным руководством Ларисы Алексеевны Скачковой, шла к логическому концу. И, если уж жена уважаемого Бориса Александровича, первого зама Главы, уважаемая Вера Владимировна, директор кинотеатра, спрашивает: «Вы не знаете, точно ли уходит Валерий Александрович?» - это уже не слухи, а предвестие.
Валерий Владимирович, руководитель аппарата Администрации заходил ко мне заметно чаще, чем раньше, без привычной озабоченности конкретным вопросом, а с усталой грустью: «Ну, тебе ничто не грозит. Ты – избранник!». Он болел за весь «аппарат».
Знавший больше меня Евгений Васильевич, председатель Административной комиссии, остряк, балагур и человек дела – шутил по-прежнему язвительно, но много злей и чаще, что выдавало и в нём некоторую неуравновешенность.
Калмыкова и генерал Селивёрстов давно уже покоились в менее разрядных кабинетах и при более низкой зарплате. Пенсионеры, они воспринимали судьбу как данность, печалились за других.
Все ожидали не конца света, но смещения земной оси. Что будет?
Однако жизнь продолжала бить ключом не только по голове. Первомай и День победы - пролог к празднику «престольному», Дню города. Мне это грозило новыми полномочиями: пожаловать в почётные граждане не какого там олигарха, а собственного начальника. Впрочем, и олигарх был в списке. Крутинь, хозяин мясокомбината, известного, как и Авиаучилище, не только в России. Свидетельствую, что в Финляндии, например, задолго до сего дня, группа советских туристов 9 Мая отмечала праздник под закуску из родного города. Сами финны рекомендовали брать тушёнку только крутиневского производства, коей в магазинах было достаточно.
Провозглашение имён номинантов с большого подиума перед площадью было поручено мне ввиду того, что Лебедев не мог сам себя предложить гражданам города на утверждение в звание «Почётного гражданина г. Борисоглебска». Сделал это я вдохновенно, и, под благостным впечатлением от красочной и взбудораженной площади, просто проскандировал: «…почётного гражданина города Борисоглебска, Валерию…» Догадливый народ начал аплодировать и возглашать что-то типа «Вау!!!» – ещё до того, как я произнёс отчество и фамилию. Нет, Крутиню, с которого я начал, тоже были аплодисменты, но вежливо-обязательные (ну, процедура, как иначе?). Лебедеву – как находке: «Смотри-ка! Мэру – то ж!» И даже запоздалый, наверное, от неожиданности, свист, раздался, но неубедительно и кратко.
Финал праздника наблюдал из окна своего кабинета. Я был не одинок, коллеги смотрели из своих кабинетов, а те, чьи кабинеты были с другой стороны – любовлись зрелищем из окон вестибюля. И обменивались информацией и предсказаниями на будущее. Уйдя из кабинета я вежливо пристроился за спинами с краю, слушал не без познавательного интереса:
- А кого с собой возьмёт?
- Ну, Калмыкову – вряд ли. Стара. Коноплянскую, разве?
- Без неё – он никуда. Точно заберёт. Пед кончала. Ещё и читать будет.
Представилась возможность разгадывать по канве: кто, куда, зачем? Я увлёкся. Впрочем, Коноплянскую мог «забрать» только Лебедев. Значит речь об его уходе. Раз «читать» будет (выпускница «педа»), значит в какую-нибудь Академию, может в Воронеж, или в наше лётное. Лётчик же наш Глава! Ректором идёт? Или-таки замом во ВГАСУ?
Меня неожиданно опознали:
- Что известно? Просвети.
- Двадцать восьмого - сессия. Там и «освятится». Пока – всё в волнах.
- Да какие волны? Известно уж, не темни: ректором идёт в филиал?
Вообще, если без деталей, которые всегда искажаются, всё было примитивно просто. Противостояния Лебедева части Совета и отдельным группам ему давно наскучили. Он, как сам мне признавался, тяготился заморочками противников и соискателей его должности. Я их знал, был с ними в нормальных отношениях, но не допускал мысли, что глава предпочтёт тихую гавань двум фронтам: работой на город, чем он занимался не из обязанности, а из пристрастия, и борьбой с бессистемной, но бесконечной оппозицией. А тут, в одной из его командировок, старый знакомый, ректор архитектурного университета, в короткой встрече «набегу» попечалился, что «универу» нужен филиал. Желательно в крупном городе области. Вот бы в Борисоглебске. Не мог бы Глава в сей провинции посодействовать в деле организации: здание поприличнее, зама к руководству филиала понадёжнее. Лебедев пообещал, а расставшись задумался. Хлопотать за филиал – дело почётное, и место, кажется можно организовать. Хоть бы в центре «САМ», А больше того, не предложэить ли себя на должность? Тогда уж дело просто будет обречено на успех!
Лебедев решил домой в тот день не ехать, а утром разыскал Суровцева с "ценным предложением". Как потом рассказывал Суровцев, он был рад такому предложению больше самого Лебедева. И постарался сделать всё, что можно, чтоб кандидат на должность не передумал.
Позиция Кулакова в этой ситуации была предсказуема. Ему очень нужны были баллы к рейтингу, и что лучше придумать для мятежных горожан к своей чести и славе, как не освящение своим присутствием ухода главы городского округа на пенсию, который будет воспринят ими, как жест возмездия в угоду публике? Да вот только присвоение звания «Почётного гражданина города», лихо поддержанное праздничной площадью, сильно ослабляло логичность такого хода!
Где-то смена главы работала и на интерес губернатора. Нет нужды теперь сглаживать углы в отношениях города с властью, а новый глава, Данилов, был ему хорошим приятелем, как мне сейчас кажется. Почему бы не подарить ему кабинет?
В уходе шефа сомнений не было. Я оставался. Будущее выигрывала партия Данилова. Партия противников Лебедева (теперь - моих), преемника и сторонника прежнего шефа. Само понятие ШЕФ я неожиданно стал представлять не как расхоже-примитивное: начальник. А как шеф-наставник. Даже покровитель. Теперь я вступал во властное совершеннолетие и должен был сам себе служить опорой.
"Историческая" сессия состоялась по графику. Прибывший на сессию губернатор посетил меня отдельно, без провожатых заглянув в кабинет. Увидев портрет Ленина над моим креслом, немного запнулся, но не упал, остановился.
- Эт от предшественника, наверное, остался? - посмотрел на портрет и на меня. Ища сходства, что ли?
- Нет, я повесил. Я ж – коммунист…
- Дурно это кончается. Дурно… - не прошептал, но сказал невнятно. Он вообще говорил косноязычно, но взгляд укора и разочарования ситуацию объясняли однозначно. - Ну, давай, руководи…
Не подав руки, вышел, оставив в памяти впечатление какого-то дурного предзнаменования.
Ход сессии был расписан как по нотам, по ролям. Сам протокол вчерне был предложен к прочтению и оценке заранее. Мне предлагалась роль ведущего Совет после принятия решения об уходе Главы в отставку. Выступающие тоже были обозначены. Краткие тексты без ремарок. Мои слова были так же впечатаны в эскиз-протокол: Ни добавить, ни отнять. Финал прощальной сессии ставил меня во главе Совета, Лебедева – освобождал от тягот противостояния с агрессивным меньшинством города. Сессия прошла умиротворённо, без обсуждений, споров, нервов. Ложного впечатления, что Лебедева не провожают в отставку, а переводят с повышением – не возникало, но уход был оформлен изящно и по-человечески.
