Диме и Олегу, доброжелательным читателям разной хрени от АС. (Ну, Александр Владимирович, просто уводит меня от главной темы, только бесполезно,)
Немцы как они есть (командировка)
Может, немцы и не любят шляться за рубеж (ну, в Россию, конкретно), зато русские в Германию… Да, ладно… Разве что Лебедеву это могло надоесть: там работы у него (всё равно никто не поверит, блин!) всегда навалом. И за всех в ответе. И перед Б-бском, и перед немцами. Потому отбор в делегацию тщательный, обоснованный, скорректированный с затратами. Я попал как надёжный в смысле дисциплины, ещё двое, как надёжные в смысле финансовом. В некотором роде – обеспечители сервиса. Директор «Химмаша» В.Д.Щербинин – за свой счёт, ну и Константин Тарасов как спонсор, благотворитель, благодетель… Все остальные - это я и ещё пять человек. Глава делегации-администрации, Валерий Александрович; зам по всем вопросам и делам дипломатии Коноплянская Евгения Евгеньевна; само-собой, переводчик для главы и всех форумов Александр Иванович Гринько; Юра Овчинников - спец по муниципальой собственности и Женя Бондаренко, без которго никак нельзя. Не знаю, чему он мог у немцев учиться (тайная и явная цель десанта), начальник Административной комиссии, кажется, сам мог чему надо научить всякого.
С первых дней путешествие обозначилось как мероприятие достойное и комфортное. Лёгкий завтрак на пути в Москву в уютном придорожном кафе, обошёлся на каждого путешественника, думаю впятеро дороже, чем наш роскошный, как нам казалось, обед на пути в Мурманск, когда мы расстались чуть не с четвертью своих наличных. Я ожидал наблюдать грустное лицо спонсора, расплачивающегося за наши удовольствия, но Костя чувствовал себя «на коне», шутил, пытался подливать «гжелку» потребителям оной и вызвал всеобщий восторг своим цветущим видом и широкими жестами. Я невзначай назвал его вслух олигархом, на что Лебедев, толкнув меня в бок, с упрёком заметил:
- Не обидится? Для Борисоглебска как-то…
Костя не обиделся, скромно улыбнулся, а после застолья куда-то отлучился - один или с Женькой. Не исключаю, чтоб добавить. Крепкий он был на это дело, как и Евгений. А олигархами с той поры мы стали запросто называть людей с избыточным капиталом. Многие не обижаются и до сих пор.
Чтобы не обращаться далее к обеденным темам, замечу, что голодными мы стать не успевали. В дороге нас кормил Константин Владимирович, в гостях – хозяева. Я, наверное, плохой интеллигент: их обеды, даже с экзотикой (суп из бедра страуса, жареная лодыжка носорога, грибы и прочая дребедень), а пуще того салфетки и расклад по дюжине ложко-вилко-ножей , порционные вина и блюда к ним по пяти наименований – вся эта жуть, называемая культурой пития и приёма пищи, меня угнетала. И порой после царственного ужина в неплохом ресторане с немцами, мы собирались в моём номере (я был вне подозрений на предмет организации попойки), и Костя, под полами длинного (модного тогда) пальто, приносил несколько бутылок из собственных запасов. Ну а за консервами и хлебом Евгений Васильевич или сам мог сбегать, или Юра Овчинников. Тут под телевизор на непонятном языке мы открывали загадки собственных душ с удовольствием и неоднократно, пока в последний вечер нас не засёк Валерий Александрович.
Мы, презрев смущение, по-дружески его угостили и… продолжили процесс усиленным составом.
P.S. Наутро я покаялся главе:
- Пардон, Валерий Александрович. Так получилось…
На что он вежливо ответил:
- Ну что ты, Сергеич… Я, по-твоему, самый плохой парень в команде?
- Не…
- Ладно. Вот, вернёмся, я тебе кое-что покажу.
P.S.: Прочитав эту хрень совсем недавно, он отыскал среди своих бумаг, хранящих свидетельства его пристрастия к рифме и полёту души, машинописную страничку и прочитал с выражением:
Половодье облаков.
Ласковое солнце.
Праздник наш без «дураков»,
Выпит весь до донца.
Свист турбин застрял в ушах,
В небе - танец века, -
Крутят МиГи на рысях
Чудо-человеки.
Наша группа под кустом
Что-то разливает.
Говорим: о том, о сем,-
В небе вытворяют.
Только Хмелик и Шульгин
Выше, к власти жмутся.
Машем им: «И вам дадим.
Есть к чему пркткнуться».
Молодцы. Хватило сил
Вниз сползти с Олимпа.
Вот уж вместе все, едим:
—Хороша наливка!
«Пиво там на все вкусЫ», -
Нам Шульгин поведал.
Мы ему: «Неси в кусты,
Мы и здесь отведаем».
В небесах свистёжь, крутёжъ
Жмут на курсах встречных.
Просто глаз не оторвёшь,
-Это вам, едрена вошь,
Не на поперечных.
Раз - висят «Колокола»,
два - две «кобры» встали.
Я бы этим двум орлам
Дал по две медали.
Отсвистел субботний день —
Праздник был на славу.
Не был только президент.
Стыдно за державу!
Что и предлагаю обществу, как реабилитацию главы: «плохим парнем» бывший лётчик не был.
Каждый пьяница вам скажет, что обильный во всех смыслах стол не только сближает, но и рождает порой идеи и успех. И не обязательно в мордобое.
Как цивильный человек подтверждаю, с незнакомыми людьми такое общение открывает горизонты не только информации. Одним из таких моих соседей за внушительным табльдотом в «Охотничьем доме», где была масса времени на беседы и развлечения, оказался (запишите, озабоченные пользой обществу) некто Вилли Хаделер – Willi Hadeler, по ихнему. Король (не пугайтесь!) «вонючего» бизнеса Дельменхорста. Неподражаемая Галя Акимова так подала мой текст в интервью «БВ»: «Конечно, меня познакомили с Вилли Хаделером. Он занимается утилизацией всяческих отходов в городе (металл, бытовые, пищевые отходы). Но бизнес его пахнет совсем недурно. В своём деле он – монополист, самый богатый человек в городе. Город чист, как после бани. Я, зная, какая это проблема у нас, мог только восхититься. Вот уж действительно – предприимчивый человек может навести в этой сфере порядок скорее, чем мощная муниципальная структура. И при этом не просить льгот, а кормить бюджет».
Но Акимова знала не всё. Мой переводчик, выходец из России, ставший за десяток лет почти немцем, был измучен нашим бесконечным диалогом. Мне ОЧЕНЬ хотелось понять, почему Вилли считает, что его бизнес в России будет затратным ещё очень долго, если заработает вообще. Вилли был не философ, а психолог. Он утверждал, что если немцу скажут, что разные виды отходов следует собирать в разные ёмкости и аккуратно их ставить, куда надо, и это будет полезно всем, – немец будет это делать. Немец ПОВЕРИТ, что это полезно и ему. Русский – никогда. Я спросил переводчика: «А ты как считаешь»? Тот ответил: «Даже если платить будут, всё равно всё перемешает. У немцев психология другая». «Мы что, себе враги?» «В большинстве – безусловно!» (Ну, выродок русский, осевший у буржуев!) Вернувшись на родину, я отметил первое, что бросилось в глаза: искуроченные и заброшенные комплекты почтовых ящиков на улицах, которые позволяли сократить и число почтальонов и ускорить доставку почты. (Право пользования и ключ от личного ящика раздавали бесплатно). А фонарь у «Звезды» в память воинам-интернационалистам выполнен исключительно в антивандальном варианте: кто-нибудь удивился такой предусмотрительности? Вспомнил и ГДР, где служил. На околице деревни стояли ящики с бутылками молока, из которых мы, чисто из неловкости быть замеченными, не брали ИНОГДА ни бутылки. Немцы ж – не баловАли! А уж оборвать черешню с огромного дерева на улице, это была чисто русская забава солдат в самоволке.
То, что мне рассказал герр Хаделер и удивило, и заело. Они даже оплачивали жителям некоторые виды их содействия фирме. Причём, недорого. Но никто не отказывался от мини-доходов. А чем-то пахнущее дело бизнесмена процветало и служило всеобщему благу. Я, бюрократ–недоучка, все моменты дела утилизации разложил по функциям и в рекомендуемой последовательности и заговорил об этом с имевшимся в наличии олигархом. Костя слушал и смотрел на мои расчеты с высоты своих двух метров и нескольких миллионов в активе, а в ответ молча достал из кармана искючительной белизны носовой платок и тщательно вытер совершенно чистые свои пальцы. Наш бизнес уже тогда умел передавать ценные мысли даже жестами.
P.S.: При Данилове я обнаружил в городе одного залётного (с Кавказа) делателя денег из всего, что их сулит. Поделился идеей. Он загорелся и просил свести его с Главой. Но Данилов, проведя независимо от моих инициатив целевые слушания по именно этой проблеме, кажется, тоже готов был «вытереть пальцы». Советовал не спешить: вопрос федерального уровня.
Другой общий стол свёл меня с ситуацией абсолютно нестандартной.
Мы сидели в гостях у какого-то общества (кажется 23 февраля). Перед вечерним сабантуем со «своими», я совсем не пил, ел мало, и больше разговаривал с соседкой - немкой. Бывшей преподавательницей русского языка в бывшей ГДР, ввиду чего беседа протекала оживлённо. (Совершенно точно, это была не Меркель, но политики и экономики мы коснулись). Её муж сидел с ней рядом. Много старше, но могучий красавец, в форме (как мне сказали - ВВС США) с полковничьими звёздами. Её речь понимали НАШИ, а немцы только оборачивались на голос леди, которая на русском щебетала громко и радостно: снова встреча с русскими, да ещё в таком ранге! Я был обозначен на настольной визитке, как Stv. Burgermeister Sorokin. Это вам не какой-то полковник!
- Вы, кажется, жили в ГДР? Как она вам вспоминается? – где-то так я начал беседу как светский кавалер у дамы справа. - Слышал, что у некоторых ностальгия даже по алюминиевым ложкам (где-то читал).
Дама напрочь отвергла подозрения в тоске по прошлому государству, даже не поверила, что кто-то ел из алюминиевой посуды. Спросила, в свою очередь, как нам живётся при новой власти? На что я честно ответил, что хоть я и коммунист, но при старом строе на свой нынешний пост вряд ли бы мог рассчитывать. А тут, вот …Такие дела!
Такой оборот дама приняла как приглашение к беседе о комфортности новых времён и поинтересовалась (мама родная – как этот Запад простодушен в смысле такта!) моей зарплатой. Как было не соврать и не оскандалиться? Я ответил уклончиво: «За свой оклад я могу купить… три-четыре приличных…свитера». Немка долго осмысливала ответ и спросила: «Из какой шерсти?» И назвала какую-то тибетскую животину. Оценить достоинства его шерсти я не мог абсолютно и, махнув рукой на дипломатию, повернул дело к юмору:
- Да, вот он, на мне.
Дама бесцеремонно (жена американца!) протянула руку к моему телу в свитере и пощупала натуру. Глядя мне в глаза очаровательно и восхищённо, она заключила:
- Синтетика!
Но, придя в себя, снизошла до переоценки ценностей:
- Зато, какой цвет! Какой узор…!
На что я немедленно задал свой вопрос:
- А у Вас? У мужа? Какой доход-заработок?
Будучи домохозяйкой, она, оказывается, вовсе ничего не получала. А муж (она уточнила на всякий случай у полковника в отставке) тот и вовсе – пенсионер. Пенсия?
- Три тысячи долларов.
- В год?
- В месяц, что Вы…
И принялась активно накладывать в мою посуду побольше мяса.
P.S.: В долларовом выражении моя годовая зарплата была на четверть меньше.
Деловая часть для меня состояла в знакомстве с представительской властью Дельменхорста. Сказать, что работа их «не пыльная» - соврать наполовину. Если нет забот о зарплате учителям и о наличии инсулина в аптеках города, значительным и важным представляется вопрос о представлении земли желающим что-то построить. Четыре партии, представленные в местном «бундестаге», активно делят возможные лавры успеха, обеспечивая себе рейтинг к следующим выборам. Говорят, что это не просто - убедить население в полезности городу именно своей партии. Но сколько я ни пытался дипломатично выудить соль противостояний, немцы так же дипломатично уходили от толковых объяснений.Соображение тут, как после сказал мой толмач, простое. Заявиться оппозицией престижно, но указать на поводы к обострению – нежелательно. Зачем всуе власть цеплять?
Ну, не наша ли российская манера?
Практически не было смысла интересоваться, какие отношения власти с торгующим народом. У нас этот класс мелких буржуев только зарождался и проблем с ними было хоть отбавляй.. А там он не прерывался со времён Римской империи. Так и сказали ребята из законодательного органа: «Всё нормально. Закон везде хозяин». И его боятся не только рыночники, а и сама власть, что пониже федеральной.
Надо заметить в который раз, что моё положение изучающего жизнь дружественной страны было однозначно выгоднее, чем у коллег. Комментарии к разным событиям вокруг моей персоны не затруднялся давать мой переводчик, когда мы оставались наедине. О местной власти, боящейся ЗАКОНА, он отозвался весьма нелицеприятно, назвав их, как и наши обыватели (но не думская элита) наших депутатов, ТРЕПАЧАМИ. Правда, если положены «палаточникам» (а они и там были, на очень симпатичном рыночке) счётные машины – они точно у всех будут. Законопослушность воспитывается штрафами, которые нам и не снились. Если штраф платить нечем – это не повод для снисхождения. Тюрьма и конфискация. Правда, я вежливо спросил всё у того же переводчика наедине: «А откупиться? Ну, в смысле взятку…» Он сделал удивлённое лицо и заверил: «Влетит обоим – мама не горюй! Да и не знают тут, похоже, о таком виде взаиморасчёта».
Самое интересное в зарубежье обнаружить или что-то умилительно общее с самими собой, либо какую-то странность забугорного менталитета. Общее было то, что немцы любят колбасу не меньше нашего, а после третьей рюмки становятся так же, как и мы, разговорчивы до потери ориентации. Моя наблюдательность относительно чиновников России, заключается в факте: чтобы познать человека, нужно с ним пуд соли съесть, а чтобы познать чиновника – нужно с ним откушать три рюмки. После чего он уже пьёт не только за дам и любовниц, а и за всемирную революцию, что подтверждает мысль: вышли мы все из народа, блин.
Бытовая часть немецкого самосознания меня не увлекла, а вот социальная (ну, парторг…), позабавила. Прибыв на автобусе в Дельменхорст из Дрездена, я обнаружил на своём чемодане отсутствие ключа. Шарить по автобусу русскому гостю было унизительно и я, взяв чемодан в охапку, гордо пошёл в гостиницу. Благо – шагов десять до входа. Лебедев поинтересовался, что за фокус. Я рассказал. Дня два я пребывал в беспокойстве: ну как затарюсь на всю катушку, не верёвку ли купить придётся, чтоб багаж увязывать? В самолёт его бросят, как куль с ватой (у Юры Овчинникова из-за этого бутылка российской водки раскололась прямо в чемодане, но издержки немцы не оплатили).
В середине следующего дня в мой номер зашёл шеф в сопровождении посыльного из Дрездена, переводчика и служителя гостиницы. Я приготовился к худшему. В руках приезжего была какая-то штука наподобие вещдока, что при ближайшем рассмотрении оказалось моим ключом от чемодана. Мы церемонно раскланялись с посыльным, а я услышал сообщение, которое повергло меня в изумление. В Дрездене руководитель поездки распорядился в службе проверить все углы и щели на предмет ключа от чемодана важного гостя из России. Немцы сделали невозможное, но отыскали и ключ, и две монеты ГДРовского происхождения. Ключ было велено вернуть владельцу немедленно (не за двести-ли километров!), монеты выкинуть. И чуть свет на следующее утро, на такси или с оказией его привезли владельцу с извинениями за инцидент. Моё русское сознание ничем не могло это объяснить. Ни воспитание, ни дисциплина, ни даже живое в ком-то раболепие не могло внушить русскому допустимость такого варианта.
Не меньше меня удивил и рассказ переводчика, пока мы с ним ехали в новый немецкий посёлок для рабочих (типа нашего «ЭПАС» перед Чигораком), с необыкновенными условиями жизни. Навигатор уже был на вооружении личного авто переводчика. Но жильцы посёлка, немцы, имели другой навигатор. Они могли в любое время суток дистанционно, работая за несколько километров от дома, включить отопление в доме (для экономии - во! – к приезду) и газ, и воду в душе, и полив цветов, и, забыл чего ещё). Но главное – о немцах без восторгов: - «забитая нация». Немцы-де уж безмерно толерантны и даже унылы в своём сознании национальной вины за ту войну. Потому терпимы и к цыганам, и к югославам, и к туркам, коих тут, кажется, уже больше, чем в Турции. Мало того, что бескультурны и ленивы (неужели, думаю, ленивей русских?), но и тупо нахальны. Им прощалось так часто и так много, что они уже стали "садиться на голову". Особенно допекало то, что стали считать себя хозяевами целых околотков, улиц, общественных мест. Даже драки им сходили с рук. С русскими же осторожны. Прецедентов не было. Но нам, говорит, уже за немцев было обидно. И как-то по случаю взыграло у наших самолюбие, чем-то нас турки "зацепили". «Так мы им и за своих и за немцев так наваляли, что те, близко познакомившись с русской "стенкой", стали вдруг самыми вежливыми и толерантными в районе».
Я поверил не без сомнений и спросил: «А если б это были наши чеченцы? С ними б тоже «стенка на стенку»? Не побоялись бы?» «Если уж «завелись» - перед Европой в грязь бы не упали. Просто терпим и заводимся долго. А раскрутимся, блин, - держись».
Но, непонятно мне самому: ПОЧЕМУ?
Почему я, находясь в положении более, скажем так, привилегированном, чем турки, не решился обеспокоить таких услужливых и добропорядочных немцев вопросом: «А нельзя ли посетить место гибели и, возможно, захоронения моего отца?» Лейтенанта, расстрелянного в концлагере за организацию побегов из него нескольких товарищей? (Его схватили за неделю до Дня Красной Армии и отложили казнь на этот день. Отец, правда, дня не дожил до этого и умер 22 февраля в бараке, как писал после войны моей матери его товарищ).
Почему не попросил посетить Эберсвальде, где сам прослужил в своё время три года в Гудериановском военном городке?
И что сказать соседке, которая обиделась, что я не попросил отыскать могилу её отца, погибшего где-то там же?
Тоже часть русского менталитета? Ну, неловко было, ей богу!
Кстати, о русской тоске. Спросил я русского «немца», не болит селезёнка о России? Мужик грамотный, задумался. И признался честно: «Дети, что тут воспитались (имея в виду немецкую среду), не заскучают. Точно. А я, кажется, умирать рвану в Россию. Знаю, что там гадость, а чем больше думаю об этом, тем тошнее делается здесь. Поверишь?»
Эту тему мы, кстати, и пытались как-то обсудить под «гжелку» в узком кругу. Но что-то помешало в неё углубиться. Однако самый крутой из нас новый русский, говорят, готовится «форсировать» Одер и осесть в заклятой Германии. Может, у меня неточная информация? Я о Тарасове.
Я в Россию вернулся россиянином. Но и у меня есть своя ностальгия. Знаю, что в советской жизни было много заморочек именно бытового плана. Но чем больше о ней вспоминаю, чем навязчивее удобства новой жизни (комп, авто, мобильник, маркеты с избытком химии в продуктах), тем противнее дух и мораль новой «святой» Руси.
