Тема: Борисоглебск - 1918-1921 годы: Борисоглебск после белых
Представляю выдержки из книги "На фронте гражданской войны" Никулихина Якова Петровича, выпущенную в Петрограде в 1922 году. Никулихин описывает события Гражданской войны, происходившие в Борисоглебском уезде и его окрестностях.
Изначально главы из книги Я. Никулихина "На фронте гражданской войны" (1918-1921 г.г. очерки и воспоминания) я выкладывал ещё в 2008 году в своём Журнале, теперь хочу поделиться текстом с земляками.
Об авторе: Никулихин Я.П. родился 9 октября 1899 в селе Княщины Вышне-Волоцкого уезда Тверской губернии, русский, образование высшее, окончил ИКП, член ВКП(б) с 1917 г.. Директор ВСХИ. Проживал: г. Воронеж, СХИ, Профессорский корпус, кв. 13..
Арестован 14 июля 1937 г. УНКВД ВО.
Приговорен: выездной сессией ВКВС СССР в Воронеже 15 января 1938 г., обв.: по ст.ст. 58-8, 58-11:
Обвинялся в активном участии в антисоветской право-троцкистской диверсионно-террористической организации..
Приговор: ВМН Расстрелян 15 января 1938 г.
Реабилитирован 25 июня 1957 г. ВКВС СССР
Никулихин прибыл в Борисоглебск из Питера. Руководил местными большевиками, дважды бежал из города от казаков Гусельщикова-Краснова. В книге приводятся интересные факты участия в боях на стороне большевиков в Борисоглебском уезде отрядов китайских рабочих, латышских стрелков, литовского полка, украинских анархистов. Никулихин в основном описывает боевые действия в Борисоглебском уезде Тамбовской губернии и на севере Донского войска. Говорит о грабежах местного населения казаками и расстрелах большевиков, жидов, китайцев. Рассказывает об использовании казаками английских танков с английскими же спецами (один танк красные смогли захватить).
Глава 1.
Едем на фронт
Содержание 1-й главы: Петроград, мобилизация - Чехи взяли Казань, Краснов напирает на Юге - Вооруженная стычка между питерскими и хоботовскими большевиками (венграми из интернационального батальона) - Балашов.
30-го июля 1918 г., уезжая из Москвы, со Всероссийского с’езда служащих в Петроград, я хорошо уже понимал ту грозную опасность, которая создавалась чехо-словацким выступлением. Дорогой я уже догадывался о необходимости, партийной мобилизации; читая же горячие призывы в „Правде" (орган Центрального Комитета нашей партии) ко всем членам ее и трудящимся Советской России — всем, как одному человеку, встать на защиту революции, я решил итти на фронт, мобилизованным или добровольцем — безразлично.
Предположения мои оправдались. Едва я только переступил порог Торговой секции Совета Народного Хозяйства Северного района, где служил секретарем, как мне об'явили, что партийным коллективом я мобилизован на фронт. Мобилизованными из коллектива оказалось несколько десятков членов партии. У всех нас были суровые, задумчивые лица. Но ни у кого не было и тени боязни за свою судьбу или недовольства мобилизацией. В Смольном (сборный пункт) наша горсть пролетариев влилась в общую массу мобилизованных коммунистов Питера. Мы все пылали классовой нанавистью к буржуазии и ее ставленникам — царским генералам. Кой-когда весело посмеемся в вагоне, делясь воспоминаниями о прошлой жизни, ведь у каждого из нас была своя интересная история. В рассказах путь от Петрограда до Москвы нам показался коротким.
В воскресный день, 3 августа, мы веселой толпой шли по улицам Москвы в Оперативный Отдел Народного Комиссариата по военным делам. Рабочие с радостью смотрели на нас, обыватели с удивлением, а некоторые из интеллигенции ехидно подмигивали на разношерстное большевистское войско. Мы же, не смущаясь ничем, шли, заботясь об одном — скорее оформить документы, штатскую одежду сменить на военное обмундирование и итти на фронт.
В Комиссариате нас, действительно, не задержали. Ибо обстоятельства были слишком серьезные. Чехо-словаки взяли Казань, Краснов напирал на Юге. Работа по отправке мобилизованных шла спешно, хотя нас, мобилизованных, было много — не только из Питера, но из Москвы и других губерний.
Пробыли мы, кажется, всего полтора часа. Получили документы, командировочные деньги и военное обмундирование. Я попал в партию из, 30 чел., которую направляли в г. Балашов, Саратовской губернии. Таким образом, мы попали не на чехо-словаков, а на донских белых казаков. Признаться, нас это особенно не обескуражило, так как многих привлекал и Юг с его огромными, ровными степями, а бороться с контр-революцией нам было все равно где. Нам об'явили, что мы отправляемся сегодня вечером с Рязанско-Казанского вокзала, до вечера же можем быть свободны.
Мы решили переобмундироваться по военному и походить по Москве. Обмундирование выдали, к несчастью, очень неуклюжее, рассчитанное на самых здоровых и крупной комплекции людей. К большинству из нас, особенно к тем, кто не был в армии, в том числе и ко мне, оно подходило, по ходячему выражению, как „к корове седло". Нас это несколько смущало, и мы успокаивали себя тем, что сегодня уедем, а там на фронте, в чем угодно ни явись — все равно. Громко ударяя о панель своими огромными ботинками, изредка задерживались мы кучками в 3—4 человека у трамвайных остановок.
Частенько со стороны элегантно одетой публики, принимавшей нас в таком одеянии за беспартийных красноармейцев — из крестьян, задавались такие вопросы:
— Правда-ли, что чехо-словаки подходят к Москве? Говорят, уже большевики хотят бежать из Москвы. Все приготовлено, не сегодня-завтра сдадут столицу и т. д.
Мы, конечно, как могли, возражали болтливым обывателям, и такие „ожидающие" скоро прикусывали свои языки. Зато рабочие и работницы с затаенной боязнью и ненавистью к врагам Советской власти, расспрашивали о положении дел на фронте, сообщали, сколько ушло на фронт с их фабрики, завода, как они сами не знают, что делать — оставаться ли работать, или тоже итти браться за винтовку. Мы подбадривали друг друга и любовно, по-товарищески, прощались. После таких разговоров нас еще больше щемило сознание грозной опасности, сами мы горели нетерпением скорее лететь дальше на линию огня. Паническое настроение обывателя и скрытая радость буржуазии по поводу' советских неудач, боевое настроение рабочих масс пролетарской столицы —вот та обстановка, в которой приходилось работать рабочему правительству.
Перед самым от'ездом нам удалось побывать на концерте-митинге Союза трактирных служащих, где товарищи нас чествовали и, ободряя, разжигали наш боевой пыл. В этот день мы забыли обо всем личном — о своих родных, о невыполненных делах, о брошенном, почти что на произвол судьбы, имуществе. Наши мысли были заняты фронтом. С таким же чувством мы садились в вагоны на Рязанском вокзале.
Прежде всего в вагонах познакомились друг с другом. Потом затянули революционные песни, —ими наш вагон выделялся во всем поезде. Все обращали внимание, подходили, спрашивали: - что за люди? - и получали в ответ: — „ едут питерские коммунисты на фронт ".
Гордое „питерские" внушало к нам особое уважение решительно в глазах всех встречных. Ибо, действительно, велика была любовь всех трудящихся к городу, в котором родилась и победила революция, где зародилась Советская власть. После нам приходилось не раз встречать на Юге со стороны рабочих и крестьян самое почтительное, даже „благоговейное" отношение к Красной Северной столице, со стороны же буржуазии и белого офицерства лютую ненависть.
Поезд наш из Москвы отошел поздно вечером. Шел, правда, он быстро. - На утро мы уже ехали по земле Рязанской губернии, где появились первые признаки близкого Юга — большое количество хлебных продуктов и фруктов на станциях, цены на которые, чем дальше мы ехали, тем становились все дешевле. После высоких питерских они были сказочно дешевы. Наголодавшись в Питере, мы начали раскошеливаться во всю. Каким большим наслаждением было с'есть хлеба столько, сколько хочется. Да еще попробовать огурцов и хорошего мяса, которого мы так давно, кроме конины, не видали! Всем ехавшим особенно тяжело было переносить 1918 г., когда многим не удавалось по неделям есть хлеба, а больше питаться селедками да сухими овощами. В разговорах, песнях, за чтением захваченной с собой литературы, мы незаметно проводили свое время. Пред нашими глазами менялась картина природы. Все реже и реже попадались леса, все чаще расстилались равнины полей с большими и малыми деревушками, которые своим видом во многом отличались от наших северных деревень, особенно когда мы в'езжали в Тамбовскую губернию. Жадно дышали свежим воздухом и весело посматривали наши товарищи в открытые окна вагонов. Среди нас были такие, которые родились в Питере и все время до мобилизации прожили в нем и ни разу в своей жизни не видели такого вольного простора. Им особенно было интересно смотреть, как перед глазами открывалась иная жизнь которую они раньше не видели и знать о ней могли только из книжек. В своем вагоне мы только чувствовали первые впечатления.
Поэтому незаметно проходило время, хотя с Рязани мы начали двигаться более медленно.
Недалеко перед Козловом мы имели достаточно чувствительное переживание, "можно сказать, своеобразное боевое крещение. На станции Хоботово с нами произошел такой комичный эпизод. Двое наших ребят, — один из них высокий детина, путиловец, Иванов, поссорились с красноармейцами заградительного отряда. Последние отбирали от спекулянтов мануфактуру, но квитанций никаких на отобранное не выдавали. Наши заметили это злоупотребление, начали от них требовать квитанции, те упирались и начали вдобавок еще угрожать. Это подлило масла в огонь — слова за слово, и дело дошло до револьверов. Стрельбы никакой не было, но все же обе стороны держались за револьверы — на всякий случаи. Однако, один из заградительных агентов побежал к начальнику отряда заявить, что „красноармейцев из отряда бьют какие и проезжие". Тот, ни-что же сумняшеся, задумал показать поезду свою силу. Отдал приказ своему отряду выступить в боевом порядке на платформу вокзала, окружил наш вагон, куда скрылись спорщики, и открыл стрельбу в воздух из пулемета и винтовок. Вот была потеха смотреть на всю эту картину „битвы" с 30 питерскими коммунистами, у которых, кроме револьверов, ничего больше не было! Правда, если бы дело скоро не разрешилось, то на выручку нам думала притти группа матросов из крайнего вагона в поезде. Начальник отряда, молодой бравый парень, с серебряным черкесским кинжалом зa поясом, заставил всех нас, выйти из вагона и сдать оружие. Большинство сдало, меньшинство припрятало. Дальше он, держа, нас под наставленными на нас винтовками своих красноармейцев, большинство которых било венгерцами из интернационального баталиона, начал об'ясняться. Он принимал нас сначала или за вооруженную группу спекулянтов, или какую-нибудь своевольную часть, которая смела запротестовать против его собственного своеволия. Но, узнав по документам питерских коммунистов, едущих на фронт, он был смущен, знал, что это так ему не пройдет, и, что-бы скрыть свой конфуз, сначала гордо, потом вежливее, с меньшим задором, выслушивал наши смелые об'яснения. Сначала он требовал от нас выдачи обоих смельчаков, в том числе и приобревшего за дорогу популярность путиловского Иванова. Мы ни под каким видом не хотели выдавать, держали их в толпе. В конце концов, гроза прошла, нам возвратили оружие, разрешили ехать. Отряд убрался с платформы, а из-под вагонов начали вылезать, от стенок вокзала подниматься перепуганные мешечники и спекулянты. Об этом безобразном своеволии отряда, — отрыжке партизанщины — против чего партия наша боролась, мы довели в Козлове до сведения высших военных властей. Революционная карательная рука, несомненно, призовет к порядку не в меру ретивых хоботовских молодцов.
Нам этот случай дал повод к новым разговорам и, под впечатлением пережитого, мы провели ночь в ожидании поезда на Балашов, в страшном, для проезжающих, Козлове (в этом большом узловом жел.-дор. пункте всегда была масса проезжающих).
6-го августа, рано утром мы выехали из Козлова. Уже под'езжая к Тамбову, мы стали чувствовать близость фронта — в пути попадались военные эшелоны с частями войск, повозками, артиллерией и т. д. Дни стояли все время солнечные, и орудия на платформах своим блеском так и говорили о происходящих где-то фронтовых схватках. Приблизительно в этих местах мы начали раздавать свою литературу, которая разбиралась нарасхват.
После Тамбова пошли уже настоящие степи и многолюдные южные села. Появился и пшеничный хлеб, арбузы, баклажаны, на которые стала набрасываться наша публика, позабыв ржаной хлеб, закупленный в Рязанской губернии...
А поезд все мчал и мчал нас вперед. Наконец, к вечеру мы приехали в Балашов, в нескольких десятках верст от которого уже шли бои.
Мы у цели.
